основу задуманного им совместно с Мейером журнала «Пропилеи». В этом периодическом издании так же, как и в запланированной театральной реформе, должно было воплотиться более глубокое понимание поэтической правды в отличие от натуралистических тенденций.

Осенью 1797 года, когда печальный конец «Ор» уже нетрудно было предугадать, Гёте задумал новый проект. На этот раз речь шла не совсем о журнале, а, скорее, о серии статей. Мейер предложил назвать это периодическое издание «Пропилеи», как называлось преддверие афинского акрополя. Своей целью издатели ставили просвещение публики относительно того, что есть «поэтическая правда», как она опирается на правду «природную» и в чем ее превосходит.

Что касается «природной правды», то «Пропилеи» давали Гёте возможность публиковать свои сочинения по анатомии и оптике. По замыслу Гёте, они должны были служить подспорьем для художников и скульпторов в овладении изобразительным искусством, ибо прежде чем преодолевать границы реальности в идеализации, необходимо изучить саму реальность. Если академический мир не обращал почти никакого внимания на работы Гёте в этой области, то пусть хотя бы художники и интересующаяся искусством публика извлечет из них какую-нибудь пользу.

Что касается «правды искусства», то здесь Гёте делает ставку на античность. В те далекие времена, пишет он в статье про Винкельмана, люди понимали, что человек, будучи природным существом, в то же время поставлен на вершину природы, поэтому ему надлежит снова «создать вершину <…>. С этой целью он возвышает себя, проникаясь всеми совершенствами и добродетелями, взывает к избранному, к порядку, к гармонии, к значительному и поднимается наконец до создания произведения искусства, которому, наряду с другими его деяниями и творениями, принадлежит столь блистательное место»[1258]. Стало быть, поэтическая правда заключается не в повторении, а в возвышении природы.

Новый журнал должен был при помощи описаний, иллюстраций, объяснений, комментариев и так далее знакомить читателя с произведениями античного искусства, которые Гёте видел в Италии и которые соответствовали этому идеалу возвеличенной природы. Провозглашая античные идеалы в искусстве, «Пропилеи» в то же время звучали как элегия о безвозвратно ушедшем прошлом. Как уже упоминалось выше, в эти годы Наполеон вывез из Италии многочисленные художественные ценности, хотя не все еще понимали, «что теряет мир в настоящее время, когда столько частей отрывается от этой великой и древней целостности»[1259].

Первый номер «Пропилей» вышел в октябре 1798 года, еще четыре – в январе, апреле, июне и декабре следующего года. Журнал плохо продавался, и последний номер был издан только год спустя. В качестве компенсации за убытки Гёте предложил издателю Котте опцион на издание своих будущих крупных произведений, и осенью 1800 года Котта напечатал последний номер журнала, тираж которого остался нераспроданным.

Из бесед с Шиллером о природной и поэтической правде возник объемный прозаический текст для «Пропилей» – «своеобразный семейный портрет в письмах», как сам Гёте называет свою эпистолярную новеллу «Коллекционер и его близкие», где рассматриваются «различные направления, которым могут следовать художники и любители искусства»[1260], начиная с чуждого фантазии объективизма и заканчивая беспочвенной фантазией. Издатель был доволен: наконец-то он получил не сухой теоретический трактат, а небольшой увлекательный роман в письмах, не лишенный юмора и изящества.

Повествование выстроено так, будто коллекционер рассказывает издателю «Пропилей», как его отец, дядя и он сам собирали семейную коллекцию картин. Чего только нет в их галерее – здесь найдутся картины на любой вкус! Одному важно, чтобы все было как в жизни, другому подавай вымысел и фантазию, а между ними – смешанные пристрастия: «эскизники», которые никогда не идут дальше набросков, «пунктирщики», которые корпят над деталями и при этом теряют из вида целое, «парители» и «затемнители», «змеевисты» и «ундулисты», отдающие предпочтение замысловатым и малопонятным украшениям, им противостоят «скелетисты» и «ригористы», ищущие главное в сухой абстракции. В разработке этой типологии принимал участие и Шиллер, а поскольку в то время он был особенно недоволен молодыми романтиками, объединившимися вокруг Шлегеля и Тика, то приложил немало усилий, чтобы сполна досталось и этим «фантазерам», которые «гонятся за видимостью, пытаясь всячески занять ею воображение, и не заботятся о том, удовлетворяет ли она требованиям искусства»[1261].

По сути, эта эпистолярная новелла возникла в результате совместной типологизации – на тот момент излюбленного занятия Гёте и Шиллера. Как только текст был готов, они начали разрабатывать новую типологию. На этот раз речь шла о причинах, почему «дилетантизм» в искусстве представляет для него серьезную опасность. Что касается искусства, то оба были убеждены в верности выражения, что в данном случае добрыми намерениями выстлана дорога в ад. А добрых намерений, по их обоюдному убеждению, было немало, куда ни взгляни. В конце века в дворянской и бюргерской среде наблюдался подлинный расцвет любительского искусства – в Веймаре при герцогском дворе, в Йене – в семьях образованных бюргеров. Повсюду рисовали, вырезали силуэты, писали стихи, пели и музицировали. Особой любовью пользовался театр. Всем хотелось выйти на сцену и сыграть самих себя. Не будем забывать: гётевская «Ифигения» тоже впервые была поставлена на сцене любительского театра, где одну из ролей сыграл молодой герцог. Однако с начала 1790-х годов, т. е. с тех пор как Гёте стал управляющим Веймарского театра, он придавал огромное значение профессионализму. Дилетантизм может открыть дорогу к искусству – Гёте знал это по собственному опыту, в частности, из своих любительских занятий живописью и рисунком. В этом смысле дилетантизм полезен, но только в том случае, если его не путают с подлинным искусством. Гёте любил сравнивать себя с садовником – он лишь ухаживает за растениями, оберегает их и выпалывает сорняки, в отличие от Шиллера, который воспринимал себя как профессионального писателя и готов был постоять за честь своего сословия. Гёте хотел просвещать дилетантов, Шиллер боролся с ними, особенно если те имели дерзость обращаться с ним как с коллегой. В этом смысле многие романтики были для Шиллера не более чем дилетантами. Однако с закрытием «Ор» и «Пропилей» он потерял кафедру, с которой мог бы громить неугодных бумагомарателей, и поэтому замысел «общей типологии» дилетантизма не получил продолжения.

Следующей задачей – Шиллер к тому времени уже переехал в Веймар – стала театральная реформа, а точнее – реформа веймарской драматургии. Целью Гёте и Шиллера было применение их принципов относительно «природной» и «поэтической правды» к практической работе в театре. Основой им служили их совместные теоретические разработки, но также и шиллеровские драмы.

Принцип первый: к театральному искусству точно так же приложимо требование, которое Гёте во введении к «Пропилеям» предъявляет к художнику, а именно, «чтобы он придерживался природы, изучал ее, воспроизводил и создавал