на самообеспечение — так ещё и заставила оплачивать учебу «за себя и за того парня».

В момент введения оплаты за обучения в первой половине 1920-х годов, её размер колебался от 50 до 300 рублей в год — в зависимости от материального положения родителей студента. Разумеется, подавляющая часть студентов — к которым относились выпускники рабфаков, коммунисты и комсомольцы, лица находившиеся на иждивении членов РКП(б), командированные профсоюзами, а также дети профессорско-преподавательского состава вузов — не платили ни копейки. С каждым годом росло число «льготников», одновременно в результате «чисток» сокращалось число непролетарских студентов и, соответственно — увеличивалась сумма оплаты.

Таким образом, во второй половине 1920-х годов, один «буржуазный» студент — фактически содержал трёх-четырёх «пролетарских».

Так я, в принципе не про то!

Студенты-пролетарии всё более и более приобретали черты элитных слоев общества — которые они копировали у профессуры «старой школы» и у бывших царских чиновников, а ныне советских госслужащих — во множестве имеющихся во всех государственных учреждениях новой России. Почувствовав себя правящим классом, они старались закрепить свою избранность и в послеучебной служебной карьере — которую видели преимущественно в возможности дальнейшей карьеры в больших городах, устроившись в столичных наркоматах, главках и трестах.

Поэтому существовала проблема, хорошо мне известная по периоду «застоя»: выпускники ВУЗов — массово не желали ехать по распределению «на периферию».

«Непролетарские» же студенты, наоборот — чаще всего мечтали о другом: «закосив под своих» — затеряться где-нибудь в провинции, чтоб никто и никогда — не узнал бы об их «чуждом» социальном происхождении.

Вот это — мой контингент, вот таких — мне и надо!

Чтоб поменьше права качали, а побольше работали.

* * *

Но в основном же в кадровой политике, я следовал призыву великого Мао — «опираться на свои-собственные силы».

Напомню, что четвёртым пунктом «Первого пятилетнего плана развития Ульяновска и волости» (после переименования города, его электрификации и объединения местных кустарей и нэпманов в единый торгово-промышленный кооператив) было создание целого кластера профессионально-технических училищ с собственной производственной базой.

По моей задумке, которую одобрили и поддержали как местные — так и, губернские и даже центральные власти, город с таким названием — «Ульяновск», должен быть центром расширенного воспроизводства носителей самого «передового классового сознания»…

Здесь, надо определиться с терминами: повсеместно принято — вслед за Марксом и Энгельсом называть их «пролетариатом». Я читал «классиков» и вполне отчётливо понимаю, что они подразумевали под этим понятием в середине 19 века. Это — люмпен-маргинал из попавших под «огораживание» крестьян, не имеющий ничего за душой — ни дома ни семьи, ни Родины ни флага — кроме каких-то виртуальных «цепей», которых ему не жаль потерять. Такие, да — попадались мне и, в конце двадцатого и даже в начале двадцать первого века…

Чаще всего возле бачков с бытовым мусором, в коих они рылись в поисках средств на опохмелку!

Правда, никаких «цепей» — кроме пагубного пристрастия к бухлу, я у них не заметил.

Среди же рабочих-специалистов, знакомых мне по «Заводу сельскохозяйственного машиностроения имени…» — таких особей не было от слова «вообще» и, я готов — скорее у расстрельной стенки встать, чем признать их «пролетариями» согласно Марксу.

В двадцатых годах двадцатого века, подобных люмпенов — было не в пример, на несколько порядков больше. В основном, это продукт перенаселения сельской местности: крестьяне, вынужденно или намеренно переехавшие в город и пока не нашедшие себя там, или же их потомки в первом поколении — «рождённые в трущобах городских».

Согласен: в описываемый период они имели некоторые признаки «гегемона»: Советская Власть — с ними носилась як небрат с писанной вышиванкой где-нибудь в предгорьях Карпат, всячески им потакая. Возможно, это какая-то «попа-боль» с семнадцатого года — когда хлынувшие с фронта неуправляемые толпы солдат-дезертиров, смешавшись с городской гопотой — заставили себя уважать.

Я же искал, выращивал, воспитывал, а затем — холил и лелеял специалистов и менеджеров, по моему глубочайшему убеждению — являющихся главными классами при социализме.

Однако, идеологические споры — как-нибудь потом, в отдельной главе: в данный момент — про образование!

Первый пункт нашего с вами плана — переименование Ульяновки в «Ульяновск», выполнен.

Выполнен и второй этап — электрификация города: кроме строительства маломощной гидростанции, весной-летом 1924 года — было произведено подключение волости к общегосударственной энергетической системе.

Третий пункт — кооперация кустарей и нэпманов, никогда не будет выполнен…

Ибо, как строительство города — этот процесс безостановочен и бесконечен!

Здесь, действую без ненужного фанатизма: в Ульяновске и его окрестностях — до сих пор можно встреть и «дикого» кустаря и вольного сталкера…

Извиняюсь — нэпмана!

Четвёртый пункт «Первого пятилетнего плана развития Ульяновска и волости» — на стадии успешной реализации.

Не без затыков, конечно, но кроме организации Воспитательно-трудовой колонии под началом Макаренко и внеплановой «Полицейской академии», в 1924 году — было построено педагогическое училище, три новых «трудовых» школы I ступени и одна II ступени.

Это было непросто, но к осени 1925 года — не считая двух библиотек, трёхмесячных курсов по повышению квалификации, курсов «Ликбеза» и просто — «изб-читален», в Ульяновске — появятся техническое, сельскохозяйственное, медицинское, экономическое и художественное училища со сроком обучения два-три года.

Наркомом по военным и морским делам было одобрено, а уже после его смерти создана так называемая «Фрунзевка» — «Ульяновское начальное военное училище имени Фрунзе» по подготовке младших командиров и технических специалистов для РККА. В нем из допризывной молодёжи готовили — командиров стрелкового отделения, командиров пулемётных расчётов, военных водителей, мотористов, электромехаников, радиотелеграфистов, военфельдшеров и так далее.

Неимоверных трудов мне стоило — но в 1926 году был создан «Ульяновский политехнический техникум» и, даже свой — так называемый «рабочий факультет» или просторечье — «Рабфак».

Вкратце, напомню, что это такое…

* * *

Сперва, это идея — рождённая в кремлёвских кабинетах от «отцов», постигавших марксизм как науку по царским тюрьмам да по каторгам — не несла в себе ничего предосудительного, являясь скорее проявлением социальной справедливости. Рабфаки должны быть временной мерой на ближайшие 5–6 лет — пока не подрастет новое поколение «коммунистических» людей, окончивших советские «трудовые» школы II ступени. По словам партийных лидеров, рабфаки предназначались для подготовки к поступлению в вуз пролетарской молодежи — не имевшей возможности получить среднее образование.

Однако, даже по словам «ленинского гвардейца» и Наркома просвещения Луначарского: рабфаки превратились в «лестницы — приставленные к стенам ВУЗов для взятия их на абордаж»!

В условиях преобладания политики «классовой чистоты» над здравым смыслом, рабфаки из