зале Дома Союзов рядом с Кремлем. Там же в 1936–1938 годах судили и приговорили к смерти соратников Ленина, а в марте 1953-го был выставлен для «всенародного прощания» гроб Сталина. Самое подходящее место для обсуждения гуманитарных проблем, прав и свобод!

38 флагов государств – членов СБСЕ, в том числе флаги независимых стран Балтии, украшали Колонный зал. Панкин также пригласил в качестве наблюдателей министров иностранных дел Украины, Белоруссии и других советских республик. Во вступительной речи Горбачев говорил о «великой евразийской демократии». Никто больше не осмеливался упоминать Советский Союз. На следующий день Ельцин принял министров иностранных дел в российском парламенте. Горбачев и Ельцин также устроили два отдельных приема в Кремле. Черные «ЗИЛы» из гаражей бывшего ЦК КПСС возили высокопоставленных гостей по Москве. Выступающие на конференции говорили о победе свободы и демократии, о новых партнерствах и о том, что идеология в международных отношениях уступает место правам человека. Советская делегация под председательством Сергея Ковалева, бывшего политзаключенного и друга покойного Андрея Сахарова, представила пакет предложений, от которых захватывало дух. Среди них – верховенство международного права над национальным суверенитетом. Принять такое не были готовы ни американцы, ни другие западные правительства[1200].

Лидеры и сторонники «Демократической России» жили как во сне – их мечты о слиянии России с Западом осуществлялись, западная «цивилизация» стала новой мифологемой, которая пришла на смену сломанному советскому миру. Демократически настроенные россияне рассчитывали не сегодня завтра войти в «семью цивилизованных народов» и стать частью «международного сообщества». Для многих в московской культурной элите приемы и встречи во время совещания были возможностью ощутить себя частью некогда разделенной, а теперь единой Европы. Некоторые западные гости искренне поражались: страна катилась в пропасть, так откуда этот оптимизм? Что праздновать? Кое-кто спрашивал у хозяев мероприятия, почему советская экономика так быстро тонет? Нет ли угрозы новой диктатуры?[1201]

Горбачев использовал московский форум, чтобы подтвердить свой статус мировой знаменитости и обратиться к западным министрам за финансовой помощью. Он попросил у Ганса-Дитриха Геншера кредит в миллиард немецких марок. К тому моменту правительство канцлера Коля уже предоставило Горбачеву более 25 миллиардов марок. Примечательно, что Горбачев даже не смог объяснить, на что ушли деньги. С удивительной беспечностью он заявил госсекретарю США Джеймсу Бейкеру: «Здесь все исчезает». Геншер, однако, пообещал немедленно переговорить с Гельмутом Колем. Горбачев высоко оценил немецкую щедрость, противопоставив ее отношению американцев: «Некоторые хотят заказывать музыку, ничего при этом не оплачивая». В тот же день Горбачев пригласил Ельцина, Силаева и Явлинского присутствовать при телефонном разговоре с Колем. Канцлер Германии пообещал миллиард марок и предложил обосновать свою помощь Советскому Союзу на предстоящем саммите «Большой семерки» в Дрездене, где собирались встретиться шерпы – представители глав ведущих промышленных держав[1202].

Горбачев также поговорил с французскими министром экономики и финансов Пьером Береговуа и министром иностранных дел Роланом Дюма. Он рассчитывал на Францию как на лидера Европейского сообщества. Бывший советник президента Миттерана Жак Аттали был директором Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), который выдавал кредиты странам Восточной Европы. «Я прошу… передать президенту Миттерану: нам сейчас нужна мощная поддержка… Это последний шанс», – сказал Горбачев французским гостям. Он призвал западные державы создать стабилизационный фонд на 10 миллиардов долларов для спасения советской экономики. Он также попросил Парижский клуб, неформальное объединение западных банков, которое занималось сложными проблемами международных финансов, помочь с реструктуризацией советского долга. Увы, Горбачев не получил никакой финансовой помощи от Франции. Приоритеты французской внешней политики стали смещаться от ОБСЕ к Маастрихту – переговорному процессу по созданию Европейского Союза. Этот проект не включал СССР[1203].

Министры иностранных дел западноевропейских стран по-прежнему превозносили Горбачева. Торвальд Столтенберг, министр иностранных дел Норвегии, встретился с советским президентом вместе с коллегами из Дании, Швеции, Финляндии и Исландии. «Почему бы не воспользоваться опытом Западной Европы послевоенного периода и не запустить своего рода план Маршалла?» – предложил он. Если Запад не посодействует преобразованиям в Советском Союзе, «мы… можем уничтожить все, что было создано после войны», – заключил Столтенберг[1204]. На деле скандинавские страны спешно пытались помочь подняться на ноги прибалтам. Остальной Советский Союз был им не по плечу.

Глава внешнеполитического ведомства Чехословакии и бывший диссидент Иржи Динстбир предупредил Горбачева: «Они [западные лидеры] боятся, что эти средства окажутся выброшенными на ветер, как это было в 70-е годы в Польше»[1205]. К концу своего марафона по сбору денег Горбачев получил всего два обещания финансовой помощи – от немцев, которые должны были внести миллиард марок в Госбанк к 15 октября, и государственный кредит на миллиард долларов от Италии. Когда Горбачев попросил немецкого шерпа Хорста Кёлера о еще одном займе под низкий процент, немцы уперлись. Кёлер заявил, что для выделения дополнительных денег нужно совместное решение лидеров «Большой семерки»[1206]. Горбачев достиг лимита личного кредита.

«ЦЫПЛЕНОК ПО-КИЕВСКИ»

Стремительные перемены в Москве озадачили Буша и Скоукрофта. Президент США и его советник по нацбезопасности понимали, что старого советского центра больше нет, но не знали, чем обернется ельцинская «демократическая революция». Буш опасался, что консерваторы еще могут перегруппироваться и нанести ответный удар[1207]. Поспешные указы Ельцина по Латвии и Эстонии и «Акт провозглашения независимости Украины» поставили американского президента в затруднительное положение. В Конгрессе США многие призывали Буша утвердить суверенитет прибалтийских государств, а также признать Украину. 26 августа премьер-министр Брайан Малруни, находясь в гостях у Буша в Кеннебанкпорте, сообщил другу о намерении Канады принять независимость стран Балтии. На следующий день американскому президенту позвонил Гельмут Коль: ассамблея министров иностранных дел ЕЭС в Гааге поддержала это решение. «Хотелось бы знать чуть больше о том, как это повлияет на другие республики», – задумчиво отреагировал Буш. В своих мемуарах он пояснил, что хотел дать Горбачеву возможность признать балтийские страны первым, «прежде чем мы на Западе станем действовать»[1208].

Главную заботу и интерес для Буша представляли не прибалтийские республики, а Украина. 29 августа на страницах «Нью-Йорк Таймс» вышла статья Уильяма Сэфайра «После падения». Бывший спичрайтер Рейгана и популярный консервативный журналист писал: «Советская империя рушится. Славный момент в истории свободного человечества. Мы должны благодарить за это Бога, НАТО, героических диссидентов в России и [советской] империи, быть признательными американскому народу за те жертвы, которые он нес на протяжении жизни двух поколений ради защиты себя и всего мира от власти деспотии». Сэфайр разнес Буша за его осторожность: «Почему президент США не выступает в эфире, почему он