Здесь создали шаблон и корпус, сделанный из листов золота. Изготовление стандартного корпуса может занять 35 часов, но этот, с его неправильными линиями, занял гораздо больше времени. Как только его собрали, отправили Эрику Дентону, часовому мастеру Cartier London, который должен был объединить его с механизмом, циферблатом и заводным устройством. И здесь начались настоящие сложности.

Часы Crash, выпущенные Cartier London, были придуманы Жан-Жаком Картье и Рупертом Эммерсоном в соответствии с меняющимися временами

Как вскоре обнаружил Дентон, было почти невозможно гарантировать, что цифры на раздавленном циферблате останутся в нужных местах. «Та первая модель Crash вызвала много головной боли. Все было очень хорошо придумано с точки зрения дизайна, но часы должны показывать время! А поскольку циферблат был сложной формы, цифры не располагались на стандартных местах», – вспоминал Жан-Жак. Часы пришлось разобрать, циферблат – извлечь и перекрасить (нелегкая задача, учитывая, что цифры были прорисованы вручную в сюрреалистическом стиле). После того как в часы вставили новый циферблат, они все еще не показывали время правильно; вновь нужна была перекраска циферблата и новая сборка. Затем – еще раз. В конце концов потребовалось множество попыток и гораздо больше времени, чем ожидалось.

Ранние часы Crash были проданы Стюарту Грейнджеру – актеру, который просил что-то новое и необычное. Он взял часы домой, чтобы попробовать, но через неделю принес обратно, решив, что это все-таки слишком необычно и лучше что-то более классическое… Под руководством Жан-Жака Cartier London создал лишь несколько часов Crash.

Несмотря на огромную работу, они не принесли фирме прибыли. Первый экземпляр был продан примерно за 1000 долларов (7 500 долларов сегодня). «Надо было брать больше, – позже говорил Жан-Жак. – Особенно если учесть, сколько времени занял каждый из экземпляров. Но тогда это было просто невозможно – у людей было немного денег. Когда я вижу, сколько они стоят сегодня – о боже!» Часы Cartier London Crash 1968 года были проданы в 2014 году за 130 000 долларов.

Бриллиант Cartier

1960-е годы подходили к концу, и положение Cartier в целом было, как резюмировал Франко Колоньи, «несколько противоречивым, с тремя совершенно законными компаниями, занимающимися маркетингом под именем Cartier, каждая из которых производила и распространяла различную продукцию».

В некоторых случаях решения, принятые одной ветвью, были бесполезны для других. В 1971 году Cartier New York стремилась охватить более широкий круг клиентов, создав позолоченные часы Tank с ценой в 150 долларов. Это был ход, который оказался популярным в Америке, но мог «обесценить имя Cartier». С другой стороны, когда одна ветвь привлекала внимание, это положительно отражалось и на других. В глазах публики Cartier все еще оставался Cartier!

В 1968 году американский филиал снова попал в The New York Times после того, как был продан во второй раз. Клод уже пять лет не участвовал в бизнесе. Он стал частным инвестором и наслаждался своими полупрофессиональными интересами: бобслеем и стрельбой по глиняным голубям. Он также был коллекционером марок, но, к ужасу своего кузена и знакомых Луи, продал бóльшую часть отцовской коллекции предметов искусства и мебели. «Все это исчезло за две сессии в аукционном зале», – восклицал Дево с грустью при мысли о том, что «уникальная коллекция» его покойного босса оказалась в руках «равнодушных людей». «На самом деле, – в унынии писал он Жанне Туссен, – продажа такой замечательной коллекции была несправедливой по отношению к великому Луи Картье».

Между тем новым покупателем Cartier New York стала Kenton Corporation – «новая холдинговая компания, которая также владела сетью дисконтных магазинов Family Bargain Centers». В одном из интервью Роберт Кенмор, председатель правления компании, отверг предположения о возможных скидках на бриллианты, объяснив это тем, что Kenton был просто холдинговым инструментом для «компаний с громкими именами, которые не были использованы в полной мере».

«После интервью с Робертом Кенмором выходишь с четким осознанием, что только что беседовал с одним из самых острых деловых умов в мире», – заметил один журналист в 1970 году. Cartier New York, которая попала в сферу инвестиционных интересов Кенмора в числе фирм, «нуждавшихся в новой жизни и новой крови», будет управляться независимо от дисконтной сети. Стандарты, подчеркнул Кенмор, не изменятся, даже при том, что существовали планы расширения сети магазинов и привлечения более молодых покупателей: «Мы хотим привлечь в этот магазин больше молодых людей, а затем повысить их покупательский уровень». Новый президент Cartier Inc. Джозеф Либман предположил, что изменение подхода будет в следующем: «Cartier был чертовски величественным. Мы собираемся сделать его более личным и удобным».

Через год после покупки новые владельцы решили сделать ставку на двенадцатый по величине алмаз в мире. Ранее рекордная цена за него на аукционе в 1957 году составляла 385 000 долларов. Это было бриллиантовое ожерелье, часть имущества Мэйзи Плант (позже известной как Мэй Хейворд Ровенски), с мужем которой в свое время Картье поменял жемчужное ожерелье на особняк на Пятой авеню. На этот раз 69,42-каратный бриллиант, выставленный на продажу на аукционе Parke-Bernet, должен был установить новый рекорд. Он уже вызвал интерес у султана Брунея Хассанала Болкиаха и ювелира Гарри Уинстона; Аристотель Онассис был заинтересован в покупке уникального бриллианта к сороковому дню рождения жены, Жаклин Кеннеди Онассис. Бриллиант доставили в швейцарский Гштад, чтобы актриса Элизабет Тейлор могла увидеть его воочию. Когда она влюбилась в него, ее муж, Ричард Бертон, дал указание агенту торговаться до миллиона долларов.

Аукцион начался с 200 000 долларов, почти все в зале кричали «Да!», но к 500 000 шаг торгов был 10 000, и остались лишь девять человек. На 850 000 осталось всего два претендента: Роберт Кенмор от Cartier и агенты Ричарда Бертона. Кенмор с самого начала сказал аукционисту, что будет участвовать в торгах до тех пор, пока его руки будут скрещены на груди. Он просто прислонился к стене в дальней части комнаты, выглядя совершенно расслабленным, и держал руки скрещенными. При цене в 1 миллион долларов торги от лица Бертона прекратились, и молоток опустился на сумме $1 050 000 – победил Кенмор от имени Cartier. Это стало новым рекордом аукциона драгоценностей. «Мужчины и женщины вскакивали со своих стульев, когда ставки поднимались, поворачивались, чтобы посмотреть на мистера Кенмора в заднем ряду, кричали и аплодировали», – писала The New York Times.

Реакция Бертона была не столь радостной. «Я превратился в буйного маньяка, – писал он в своем дневнике, – Элизабет была мила и говорила, что это не имеет значения, что в жизни есть гораздо более важные вещи, чем безделушки, что она обойдется тем, что у нее есть. Она-то обойдется. Но – не я! Я кричал Аарону [адвокату Бертона], что Картье мерзавец, я получу этот бриллиант, даже если это будет стоить мне жизни или двух