Как указывалось выше, вторая половина IV в. была временем ожесточенной борьбы за церковную власть. Не только представители главнейших церковных кафедр, но и отдельные митрополиты прилагали титанические усилия занять положение, подобное тому, какое имел в Западной церкви Римский папа. Наибольших успехов добилась к этому времени Александрийская церковь, епископ которой Петр, играя на имени св. Афанасия Великого, стоял во главе всей Восточной церкви. Его власть дошла до Константинополя, где он поставил епископом Максима Киника. Даже в Палестине, находившейся в окормлении Иерусалимского епископа, Александрийский архиерей действовал как у себя дома.

Используя главным образом административные методы или как минимум широко употребляя их, Александрийские папы сохранили единство своей власти, фактически перенеся на нее правила наследования трона у монархов – принцип, который к тому времени не закрепился нигде, кроме Египта. Практически это была семейная теократическая монархия, где единство рода, настрой мысли и принадлежность к одной партии его представителей обеспечивали стабильность их власти в качестве архиереев. Дальнейшему авторитету этой кафедры много способствовали великие подвижники Православия, среди которых выделялся св. Афанасий Великий, заслуги которого покрыли Александрию светлым ореолом[883].

Ввиду необходимости бороться с арианством епископ главного города Египта ввел институт строгого контроля и надзора, так что система митрополий была развита в этом патриархате весьма слабо, и все епископы подчинялись Александрийскому папе, как иереи своему благочинному. Очевидно, Александрийские патриархи не были склонны видеть в своих епископах-митрополитах таких же митрополитов, какие существовали в других Поместных церквах.

Характерный пример демонстрируют акты Эфесского Собора 431 г. Подписи египетских митрополитов стоят среди подписей рядовых епископов, причем подписываются они беспорядочно, без соблюдения церковного деления, как бы епископы одной провинции[884]. Иными словами, митрополиты церковного округа Египет являлись для патриарха всего лишь доверенными лицами, которым патриарх поручал те или иные дела, и без которого они были не вправе что-либо делать[885].

Авторитет и сила власти Александрийского патриарха того времени заметны на следующем примере. Когда на IV Вселенском Соборе (Халкидон, 451 г.) Отцы предложили египетским епископам анафематствовать ересиарха Евтихия, те ответили категоричным отказом. Причина последнего заключалась исключительно в том, что в отсутствие своего патриарха (а Диоскор уже был осужден Собором) египетские епископы не считали для себя возможным высказывать какое-либо мнение по вопросам веры. «Просим сей святый и великий Собор, пожалейте нас и подождите нашего архиепископа, чтобы, по древнему обычаю, мы последовали его мнению», – со слезами просили египетские епископы. В конце концов изумленный Собор пошел им навстречу[886].

В конце IV – первой половине V в. идея о главенстве Александрийского архиепископа если не во Вселенской Церкви, то уж, во всяком случае, в восточной ее части, приобрела сильных сторонников: Феофила, Диоскора и в какой-то степени св. Кирилла. Их образ действий тем более был решителен и нередко бесцеремонен, что незадолго перед этим Александрия получила тяжелейший удар – первое свидетельство ее уходящего влияния.

Под давлением императора св. Феодосия I Старшего II Вселенский Собор 381 г. постановил, что «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим». И Александрийский епископ Тимофей (380—384), брат и преемник Петра, вынужденный подписать соборные решения, документально уступил право первенства на Востоке, ранее почти безраздельно принадлежавшее ему[887].

Более того, 2-й канон II Вселенского Собора 381 г. вполне недвусмысленно поставил границу властным претензиям Александрии, постановив: «Областные епископы да не простирают своея власти на церкви за пределами своея области, и да не смешивают церквей; но, по правилам, Александрийский епископ да управляет церквами токмо египетскими; епископы восточные да начальствуют токмо на Востоке, с сохранением преимуществ Антиохийской церкви, правилами Никейскими признанных; также епископы области Асийския да начальствуют токмо в Асии; епископы Понтийские да имеют в своем ведении дела токмо Понтийския области, фракийские токмо Фракии. Не быв приглашены, епископы да не преходят за пределы своея области для рукоположения, или какого-либо другого церковного распоряжения».

Конечно, это не могло понравиться Александрии, задыхающейся своими полномочиями в не слишком широких границах Египта.

Ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что и позорный «Собор у Дуба» над св. Иоанном Златоустом, и созыв «Разбойного» сборища вызывались не столько из-за необходимости, сколько для удовлетворения амбиций Александрийского архиепископа. Как не без оснований полагал один известный французский историк, Феофила, св. Кирилла и Диоскора объединяла одна и та же душа, один и тот же дух – самоуверенного догматизма во мнениях, властолюбия, непоколебимой энергии и настойчивости. Если Диоскор чем-то и отличался от своих предшественников, так тем, что «общие типические черты Александрийских патриархов V в., не сдерживаемые и не умеряемые другими нравственно-религиозными чертами, достигли высшей степени развития, выступали в самых резких, отталкивающих формах и проявлялись в действиях, возмутительных для нравственного чувства. Это был настоящий Фараон христианского Египта, как его и называли в свое время»[888].

Святитель Кирилл несколько поддержал пошатнувшийся престиж своей кафедры, но не смог решительно переломить уже явно обнаружившуюся тенденцию перераспределения императорами административно-правительственных полномочий между первыми Поместными церквами. Рим и Константинополь все отчетливее становятся общепризнанными центрами Православия: один – на Западе, второй – на Востоке. Но в гражданском отношении Александрия не утратила своей власти, наоборот, поскольку к тому времени государственное управление в Египте совсем обессилело, царь передал Египетскому архиепископу полномочия императорского наместника. Позднее, потерпев поражение в своих притязаниях, Александрийский папизм нашел удовлетворение в монофизитском сепаратизме[889]. Эта мера только поддержала гаснущие амбиции. И когда Диоскор однажды услышал угрозу какого-то лица пожаловаться на него василевсу, он ответил: «Здесь нет другого императора, кроме меня»[890].