(на 112 процентов больше, чем Канада, на 109 процентов больше, чем Франция, на 117 процентов больше, чем Япония), а результаты оказываются аналогичными или даже хуже. Разница составила сотни миллиардов долларов в год — деньги, которые могли бы быть использованы для обеспечения качественного ухода за детьми в американских семьях, или для снижения платы за обучение в колледже, или для ликвидации значительной части федерального дефицита. Растущие расходы на здравоохранение также стали бременем для американского бизнеса: Японские и немецкие автопроизводители не беспокоились о дополнительных расходах на здравоохранение работников и пенсионеров в размере 1500 долларов, которые Детройт должен был закладывать в цену каждого сходящего с конвейера автомобиля.

Фактически, именно в ответ на иностранную конкуренцию американские компании начали перекладывать растущие расходы на страхование на своих сотрудников в конце 1980-х и в 90-е годы, заменяя традиционные планы, которые предусматривали незначительные, если вообще какие-либо, расходы на оплату услуг, более дешевыми вариантами, включающими более высокие вычеты, доплаты, пожизненные ограничения и другие неприятные сюрпризы, скрытые в мелком шрифте. Профсоюзы часто оказывались в состоянии сохранить свои традиционные планы выплат, лишь согласившись отказаться от повышения заработной платы. Малым предприятиям было трудно вообще обеспечить своих работников медицинскими льготами. Тем временем страховые компании, работающие на индивидуальном рынке, совершенствовали искусство отказа клиентам, которые, согласно их актуарным данным, скорее всего, воспользуются системой здравоохранения, особенно тем, у кого есть "предсуществующее заболевание", под которым они часто понимали все, что угодно — от перенесенного рака до астмы и хронической аллергии.

Поэтому неудивительно, что к моменту моего вступления в должность было очень мало людей, готовых защищать существующую систему. Более 43 миллионов американцев сейчас не имеют страховки, страховые взносы на семейное страхование выросли на 97 процентов с 2000 года, а расходы только продолжают расти. И все же перспектива попытки провести большой законопроект о реформе здравоохранения через Конгресс в разгар исторической рецессии заставляла мою команду нервничать. Даже Экс, который испытал на себе трудности получения специализированной помощи для дочери с тяжелой формой эпилепсии и оставил журналистику, чтобы стать политическим консультантом, отчасти для того, чтобы оплачивать ее лечение, сомневался.

"Данные довольно четкие", — сказал Экс, когда мы обсуждали эту тему в самом начале. "Люди могут ненавидеть то, как все работает в целом, но большинство из них имеют страховку. Они не задумываются о недостатках системы, пока кто-то из их семьи не заболеет. Им нравится их врач. Они не верят в то, что Вашингтон что-то исправит. И даже если они считают вас искренними, они беспокоятся, что любые изменения, которые вы внесете, будут стоить им денег и помогут кому-то другому. Кроме того, когда вы спрашиваете их, какие изменения они хотели бы видеть в системе здравоохранения, они в основном хотят получить все возможные виды лечения, независимо от стоимости или эффективности, от любого поставщика, которого они выберут, в любое время, когда они захотят, — бесплатно. Что, конечно же, мы не можем обеспечить. И это до того, как страховые компании, фармацевтические компании, врачи начнут запускать рекламу…".

"То, что пытается сказать Экс, господин президент, — прервал его Рам, нахмурив лицо, — это то, что это может взорваться нам в лицо".

Далее Рам напомнил нам, что он сидел в первом ряду во время последней попытки создания всеобщего здравоохранения, когда законодательное предложение Хиллари Клинтон потерпело крах и сгорело, вызвав обратную реакцию, в результате которой демократы потеряли контроль над Палатой представителей на промежуточных выборах 1994 года. "Республиканцы будут говорить, что здравоохранение — это новая большая либеральная трата денег, и что это отвлекает от решения экономического кризиса".

"Если я ничего не упустил", — сказал я, — "мы делаем все возможное для экономики".

"Я знаю это, господин президент. Но американский народ этого не знает".

"Так о чем мы здесь говорим?" спросил я. "Что, несмотря на самое большое большинство демократов за последние десятилетия, несмотря на обещания, которые мы давали во время предвыборной кампании, мы не должны пытаться добиться успеха в области здравоохранения?".

Рахм обратился за помощью к Эксу.

"Мы все считаем, что должны попытаться", — сказал Экс. "Вы просто должны знать, что если мы проиграем, ваше президентство будет сильно ослаблено. И никто не понимает этого лучше, чем Макконнелл и Бонер".

Я встал, подавая знак, что встреча окончена.

"Тогда нам лучше не проигрывать", — сказал я.

Когда я вспоминаю те ранние беседы, трудно отрицать мою самоуверенность. Я был убежден, что логика реформы здравоохранения настолько очевидна, что даже перед лицом хорошо организованной оппозиции я смогу заручиться поддержкой американского народа. Другие крупные инициативы, такие как иммиграционная реформа и законодательство об изменении климата, вероятно, будет еще труднее провести через Конгресс; я полагал, что победа в вопросе, который больше всего влияет на повседневную жизнь людей, будет нашим лучшим шансом создать импульс для остальной части моей законодательной программы. Что касается политических рисков, о которых беспокоились Экс и Рам, то рецессия практически гарантировала, что мои показатели в опросах все равно упадут. Робость не изменит эту реальность. Даже если бы это и произошло, упустить шанс помочь миллионам людей только потому, что это может повредить моим перспективам переизбрания… что ж, это был именно тот вид близорукого, самосохранительного поведения, который я поклялся отвергнуть.

Мой интерес к здравоохранению выходил за рамки политики или политического курса; он был личным, как и для Тедди. Каждый раз, когда я встречал родителей, с трудом изыскивающих средства на лечение больного ребенка, я вспоминал ночь, когда нам с Мишель пришлось везти трехмесячную Сашу в отделение неотложной помощи по поводу, как оказалось, вирусного менингита — ужас и беспомощность, которые мы испытывали, когда медсестры увозили ее на спинномозговую пункцию, и осознание того, что мы могли бы никогда не поймать инфекцию вовремя, если бы у девочек не было постоянного педиатра, которому было удобно звонить посреди ночи. Когда во время предвыборной кампании я встречал работников ферм или кассиров супермаркетов, страдающих от больного колена или спины, потому что они не могли позволить себе визит к врачу, я думал об одном из моих лучших друзей, Бобби Титкомбе, рыбаке на Гавайях, который прибегал к профессиональной медицинской помощи только в случае опасных для жизни травм (например, когда в результате несчастного случая при нырянии копье пробило ему легкое), потому что ежемесячные расходы на страховку уничтожили бы все, что он заработал за всю неделю ловли.

Больше всего я думала о своей маме. В середине июня я отправилась в Грин-Бей, штат Висконсин, на первое из серии собраний по