военные припасы, которые наготовлены были для бомбардирования над Ригою, все вывезть. И ныне те пушки, и мозжеры, и бомбы, и всякие воинские припасы возят денно и ночно лодьями, и стругами, и чаками непрестанно и перегружают с сей стороны по-прежнему на ту ж курлянскую сторону через реку Двину, и, что было в шанцах, без остатку все вывезено». В разговоре с посланником 7 сентября на вопрос его, почему не было ни приступа, ни бомбардирования и почему пушки, мортиры и все воинские припасы из-под Риги увезены и куда пойдет король, Паткуль объявил, что приступа не чинено за недостатком в лагере пехоты, тогда как в Риге одной пехоты будет тысяч восемь. Московские войска на помощь не пришли. «А теперь-де приспела осень, а к тому вскоре настанет зимнее время, чтоб войска не изнурить и лошадей не поморить». Король пойдет под Кокенгаузен и под «иные инфлянские места» и там где-нибудь, может быть, свидится с царем. Артиллерия увозится в Августенбург и в Кобершанц. В частности, относительно бомбардировки Паткуль объяснил, что она не была произведена по настоянию голландцев и англичан, которые писали через французского посла, что у них в Риге лежит товаров на несколько миллионов и чтобы той бомбардировкой их товарам не причинить вреда, — «для того и бомбардирования из шанцев не чинили»[746]. В ночь на 15 сентября все деревянные сооружения, сделанные в шанцах, были выломаны и шанцы засыпаны землей, а 15-го король, по словам Судейкина, «изволил со всем своим саксонским обозом от Риги отступить… А как с стану пошли, будынки, и шалаши, и что какого строенья на том стану было, все выжжено»[747].

Король с войсками отступил вверх по Двине к Кокенгаузену, к которому подошел 21 сентября. Судейкин ехал за ним. «Местечко Коконауз, — писал он, — обнятием невеликое, только обронно; построен на горе на каменистом месте над рекою Двиною замок, строенье каменное. А к тому замку приделан вал». Подойдя к городку, король через посланного трубача потребовал сдачи. Комендант, встретивший саксонцев пушечными выстрелами, ответил, что «они сдаться не хотят и будут борониться, покамест мочь их будет, аж до остатка капли крови своей». 22 сентября саксонцы устроили шанцы в тех местах, где были шанцы, сделанные московскими войсками в прежних войнах. В течение пяти суток была пальба по городу, но и город отвечал стрельбою, от которой было побито и ранено немало саксонского войска. Устраивались апроши. Август II обнаруживал большую храбрость. 24 сентября, когда он ездил смотреть апроши, убиты были два сопровождавших его офицера. Такая храбрость внушала опасение окружавшим его лицам. Но у короля было гораздо больше личной храбрости солдата, чем искусства и распорядительности полководца. Однако так как саксонцы значительно преобладали числом над гарнизоном Кокенгаузена, то взять его было им по силам. 26 сентября комендант сдал город. Встречавшийся уже нам адъютант любельского воеводства Михаил Жубович, придирчивый и насмешливый критик саксонских военных действий, изображавший Судейкину обстоятельства взятия Динаминде, критиковал также и кокенгаузенскую операцию. По его словам, в замке было достаточно военных припасов и с тысячу пудов хлеба; крепость могла бы еще держаться, но лишилась воды: в единственный колодезь в замке попала неприятельская бомба и испортила колодезь; гарнизон, лишившись воды, должен был сдаться[748].

Тщетно ожидая вестей из Константинополя и твердо решившись не разрывать со шведами до заключения мира с Турцией, чтобы не дать возможности туркам ухудшить условия мира, Петр не был в состоянии оказать союзнику, несмотря на его просьбы[749], открытую помощь; но он не прочь был помочь ему негласно и прикрыто. Уже во время переговоров о союзе в ноябре 1699 г. он согласился отпустить казаков на помощь Августу, с тем чтобы был соблюден вид, будто Август сам нанял казацкие войска в качестве добровольческих отрядов. Но казацкая помощь не являлась вовремя, да если бы и явилась, не удовлетворила бы Августа. В разговоре с Судейкиным уже после снятия осады Риги Паткуль говорил ему, «якобы пышно и неблагодарно: о которых-де казацких войсках писано в обоз, что они идут к королевскому величеству, и о тех-де казацких войсках его королевское величество не контент». Во время действий под Ригою королю нужна была русская пехота, а не казаки[750].

Другим скрытым видом помощи Августу была отправка ему из Смоленска части артиллерии. 24 июля смоленский воевода Владимир Петрович Шереметев писал в Москву боярину Ф. А. Головину, что в Смоленск приехал польский капитан Шпикерт за пушками и артиллерийскими припасами. Воеводе было предписано отпустить с ним 22 пушки и к ним соответствующее количество припасов, отослав весь этот груз из Смоленска сухим путем на готовых подводах до села Каспли; в селе Каспле переложить его на суда и отвесть рекою Касплею «до Поречья, и до Сурожа, и до реки Двины», а затем Двиною спустить до Полоцка, где и передать королевским военным властям. Эпизод с отправкой этой смоленской артиллерии стоит привести несколько подробнее; он изобразительно показывает и живо характеризует областной административный механизм того времени в его действии. С отправкой артиллерии, конечно, надо было спешить. Но В. П. Шереметев, получив грамоту и отвечая, что артиллерию велел готовить, в той же отписке высказал целый ряд сомнений, за разъяснением которых обращался в Москву: на чьих готовых подводах везти те пушки и припасы до села Каспли, а в селе Каспле в чьи готовые суда их переложить, назначить ли провожатых, сколько человек и чьих людей? «Того в твоей, великого государя, грамоте не написано, — читаем в его отписке, — а я, холоп твой, без твоего, великого государя, указу подвод и провожатых дать не смею». На его отписке от 23 августа была положена 29 августа 1700 г., т. е. более чем через месяц, по приезде Шпикерта в Смоленск, грозная помета: «По указу великого государя послать в Смоленск к воеводе его, великого государя, грамота с прежнего отпуску, велеть те воинские припасы отпускать безо всякого задержания и тот отпуск учинить со всяким вспомогательством и радением, придав провожатых до Полоцка триста человек служивых людей и подводы. А буде сего воевода не учинит, и ему быть от великого государя в опале и в разорении и отпускать присланного королевского величества польского тотчас из Смоленска».

В дальнейшем возникли затруднения и с самой артиллерией, и со средствами передвижения, и с обозначенными из Москвы путями. У пушек станки и колеса оказались ветхи, частью их требовалось починить, частью сделать заново. Воевода поручил об этом ремонте представить соображения пушкарскому голове, который, по совету с кузнецким старостой,