Типография Фергуса располагалась не в самом респектабельном районе города, но и не на окраине. Крепкое здание из красного кирпича стояло в ряду таких же симпатичных домов.

Я не стала сообщать о приезде заранее – все равно прибыла бы вместе с письмом, если не раньше. Чувствуя, как в груди колотится сердце, я взялась за ручку двери.

За стойкой, перекладывая бумаги, стояла Марсали. Услышав звяканье колокольчика, она подняла голову и недоуменно заморгала.

– Как вы тут, милые мои? – спросила я и торопливо поставила корзинку на пол, чтобы откинуть крышку стойки, которая мешала мне обнять Марсали.

Та побелела, словно увидела привидение, и, горько рыдая, упала мне в объятия. Я, не на шутку испугавшись, принялась гладить ее по спине и ласково бормотать всякие глупости. Платье на ней болталось как на вешалке, волосы потемнели от грязи.

– Все будет хорошо, – повторила я раз двадцать, прежде чем она наконец отступила и, шмыгая носом, вытащила из кармана несвежий платок. К своему потрясению, я увидела, что она опять беременна.

– Где Фергус?

– Не знаю.

– Он тебя бросил?! – ужаснулась я. – Да я этого гаденыша…

– Нет-нет, – поспешила заверить она, почти смеясь сквозь слезы. – Не бросил, конечно же. Просто он прячется от властей, и я понятия не имею, где он сейчас. Дети его найдут.

– И почему он прячется?.. Хотя нет, не так, – поправилась я, взглянув на черный печатный станок у нее за спиной. – Из-за чего именно?

– Из-за коротенького памфлета мистера Пейна. Он издает целую серию, если слышали, – «Американский кризис»[72].

– Мистер Пейн – это который написал «Здравый смысл»?

– Да, он самый. – Она шмыгнула носом и шумно его прочистила. – Он славный малый, но, как Фергус говорит, не из тех, с кем хочется выпить. Ну, вы понимаете: одни мужчины под хмельком ведут себя прилично, а другие начинают распевать «Красавчика Данди»[73], хотя сами даже не шотландцы.

– А, да, знаю таких. Какой у тебя срок? – перешла я к более насущной проблеме. – Может, тебе лучше сесть? В твоем положении нельзя долго стоять на ногах!

– Каком еще положении? – удивилась она и под моим недоуменным взглядом невольно прижала руку к животу. И вдруг рассмеялась. – Ах, это…

Марсали вытащила из-под фартука кожаный мешок.

– На всякий случай, – пояснила она. – Вдруг подожгут дом и нам с детьми придется бежать.

Мешочек оказался на удивление тяжелым; внутри под детскими игрушками и бумагами что-то звякало.

– Кезлон италик двадцать четыре?[74] – спросила я, и она улыбнулась, разом помолодев лет на десять.

– Весь, кроме буквы Х. Пришлось переплавить ее и продать ювелиру, чтобы раздобыть еды, после того как Фергус уехал. Там есть Х, только обычная, из свинца, – добавила она, забирая у меня мешочек.

– А Гауди болд десять?[75]

Джейми и Фергус выплавили из золота два полных комплекта шрифтов, выкрасили их чернилами и натерли сажей, чтобы те были неотличимы от обычных свинцовых литер, скромно выстроившихся на полках за типографским станком.

Привязывая мешочек обратно, Марсали покачала головой.

– Их Фергус забрал. Хотел спрятать где-нибудь, на всякий случай. Кажется, вы устали с дороги, матушка Клэр. – Она подалась ближе, вглядываясь мне в лицо. – Может, отправить Джоан в таверну за кувшинчиком сидра?

– Было бы здорово, – согласилась я, будучи немного не в себе после недавних откровений. – А Анри-Кристиан – где он? Здесь?

– Наверное, во дворе, с друзьями. Сейчас позову. – Она встала. – На вид он такой крошка – беспомощный, жалкий, потому что плохо спит. Но голосище, как у быка, и сил не меньше. – Марсали улыбнулась, невзирая на усталость, и прошла в жилую часть типографии, громко позвав: – Анри-Кристиан!

«Вдруг дом подожгут». По спине у меня побежал холодок. Кто подожжет? Британская армия? Лоялисты? Как она вообще управляется одна и с домом, и с семейным делом, когда муж в бегах, а на руках – больной ребенок, которого нельзя оставлять ночью одного? В последнем письме она описывала «ужасную ситуацию», в которую они угодили. А ведь тогда Фергус был дома!

Что ж, теперь она не одна. Впервые после отъезда из Шотландии я ощутила нечто большее, чем мрачную предопределенность своего пути. Напишу вечером Джейми. Конечно, он может уехать из Лаллиброха прежде, чем дойдет мое письмо, но, по крайней мере, Дженни и остальные будут знать, что здесь происходит. А если Йен вдруг жив… хотя даже думать об этом не стоит, потому что я словно тороплю его смерть, лишь бы поскорее увидеть мужа. Правда, и сам Йен наверняка желал бы, чтобы все уже закончилось…

Невеселые мысли вскоре развеялись, потому что вернулась Марсали, а за ней бежал Анри-Кристиан.

– Бабуля! – завопил он и кинулся мне на шею, чудом не свалив с ног. Для такого крохи он был на удивление тяжелым.

Ребенок ткнулся носом мне в плечо, а меня затопила тихая радость. Я поцеловала его и обняла покрепче. Рваная рана на сердце, оставшаяся после отбытия Мэнди и Джема, понемногу затягивалась. Живя в Шотландии, я и забыла, что у меня есть еще четверо чудесных внуков. Слава богу, что мне об этом напомнили.

– Хочешь покажу фокус? – прохрипел Анри-Кристиан. Марсали права, голос у него и впрямь как у быка.

Я кивнула. Мальчик слез с моих ног, вытащил из кармана три крохотных кожаных мешочка, набитых отрубями, и принялся ловко ими жонглировать.

– Его папа научил, – похвасталась Марсали.

– Когда я стану таким же большим, как Жермен, папа и меня научит обчищать карманы!

Марсали с тихим стоном прижала ладонь ко рту.

– Анри-Кристиан, нельзя так говорить! – строго сказала она. – Никому, слышишь?! Вдруг кто услышит?