остальным: пожертвует в казну всю драгоценную столовую посуду, принадлежавшую ему как частному лицу, а также возвратит 5000 дукатов из своего жалованья, оставив лишь 2000 на личные расходы. Выразив надежду, что многие последуют его примеру, Лоредано покинул зал собрания, и очевидцы впоследствии писали, что старый дож был вне себя от горя и едва сдерживался, чтобы не разрыдаться.

Между тем худшее было еще впереди. 27 апреля папа Юлий II выпустил буллу, не в пример более суровую, чем его дядя двадцатью шестью годами ранее. Венеция, провозглашал он, столь преисполнилась гордыни, что принялась изводить своих соседей и захватывать их земли, включая и те, что принадлежали Святому престолу; она дала убежище мятежникам, бунтовавшим против наместника Христа на земле; она попрала законы церкви и пренебрегла распоряжениями самого папы касательно епископов и прочего духовенства; она изгоняла священников из своих земель и бросила их в темницы; наконец, ради собственной выгоды она противостояла усилиям папы, когда тот пытался объединить все христианские народы в борьбе против неверных. Соответственно, понтифик предложил объявить о торжественном отлучении Венеции от церкви и наложить на нее интердикт, который дозволит любому другому государству или частному лицу нападать на республику и ее подданных, отнимать их имущество, препятствовать их перемещению, будь то по суше или по морю, и причинять им всевозможный ущерб, если в течение двадцати четырех дней республика не осуществит полную реституцию[261].

С этим новым приговором Венеция обошлась так же, как и с предыдущим, – отказалась признавать его, запретила обнародовать его на своей территории и заявила (посредством прокламации, которую двое ее агентов пригвоздили к дверям собора Святого Петра) о своем намерении воззвать с апелляцией к церковному собору. Но республика оказалась в гораздо более сложной ситуации, чем во времена папы Сикста IV, а за папской буллой вскоре последовал еще удар, на сей раз в самом Риме. Не так давно в обмен на щедрые финансовые субсидии республике удалось заручиться поддержкой могущественной антипапской фракции во главе с Орсини; двое представителей этого семейства, как мы видели, состояли у нее на жалованье кондотьерами. Но слухи об этом дошли до ушей папы, и тот пригрозил обрушить духовные кары на все семейство. Пренебречь этой угрозой Орсини не могли. Папа не только потребовал от них немедленно прервать все связи с Венецией, но и запретил возвращать уже полученные деньги. К чести Орсини следует добавить, что они все же нашли тайный способ вернуть венецианскому послу 3000 дукатов.

Отчаявшись найти союзников, венецианцы предприняли еще одну попытку подкупить императора, предложив ему 200 тысяч рейнских флоринов и военную помощь в отвоевании Милана, но Максимилиан I не ответил и продолжал хранить молчание вплоть до начала боевых действий.

15 апреля 1509 г., всего через сутки после объявления войны, первые французские солдаты вступили на территорию Венеции. Венецианскими наемниками на тот момент все еще командовали кузены Орсини, сопротивлявшиеся давлению папы на их семейство не менее успешно, чем годом ранее – войскам Максимилиана I. Они дали французам яростный отпор и на протяжении первых трех недель, по-видимому, удерживали некоторое преимущество. Но 9 мая они так увлеклись грабежами в только что отвоеванном городе Тревильо, что не смогли помешать французам переправиться через Адду близ Кассано, всего в двух милях к западу. Сложилась критическая ситуация, и, когда кондотьеры начали обсуждать, как из нее выйти, разница в характерах между двумя кузенами, давно уже угрожавшая эффективности совместного командования, наконец дала о себе знать открыто и вылилась в катастрофическое расхождение во мнениях. Более молодому и безрассудному Альвиано не терпелось помериться силами с противником; осторожный Питильяно, со своей стороны, ссылался на указания из Венеции, в которых предписывалось избегать лобового столкновения, и предлагал набраться терпения и подождать. Как старшему из двоих ему бы, возможно, удалось настоять на своем, если бы на Альвиано, отводившего свою часть войска к югу, на более удобные и стратегически выгодные позиции, и дошедшего до деревни Аньяделло, французы не напали сами.

Приказ об этой атаке, по-видимому, отдал сам король Людовик XII. Мог ли Альвиано в таких обстоятельствах избежать сражения, да и стоило ли это делать – вопрос открытый; так или иначе, он и не подумал уклоняться от боя. Послав за срочной помощью к Питильяно, находившемуся от него всего в паре миль, он поднял свои отряды и артиллерию на холм над виноградниками и открыл огонь. Позиция, которую он занял, была несомненно выгодной. Де Шомон[262], французский вице-король Милана, дважды бросал свои войска в атаку: вначале – кавалерию, затем – полк швейцарских пикинеров; но оба раза виноградники и оросительные каналы мешали атакующим набрать разгон. Вдобавок скоро хлынул проливной дождь, и земля у них под ногами превратилась в настоящую трясину. Альвиано, со своей стороны, мог направить своих конников по твердому и пологому склону, а потому без труда отбил обе атаки и продолжал удерживать противника в долине, а тот оставался легкой и соблазнительной мишенью для венецианских пушек, хотя подобрать угол наклона стволов для прицельного обстрела сверху оказалось не так-то просто.

Если бы на этом этапе сражения Питильяно откликнулся на повторный призыв кузена и поспешил к нему на помощь, Венеция могла бы одержать решающую победу, и это возымело бы важные последствия для всей ее дальнейшей истории. Но Питильяно не пришел. В ответном послании он лишь подчеркнул еще раз, что считает желательным избегать сражения, и продолжал свой путь, как будто не понимая, что творится у него за спиной. Некоторое время Альвиано удерживал превосходство даже после этого, но затем на подступах к месту сражения внезапно показался сам король Людовик XII с основной частью своей армии, а французский арьергард в тот же момент внезапно ударил с тыла. Окруженные с трех сторон, итальянцы дрогнули. Два кавалерийских отряда в панике бежали; пехотинцы, которым бежать было некуда, пали под ударами врагов. Сам Альвиано, несмотря на страшную рану в лицо, героически сражался еще три часа, прежде чем был захвачен в плен.

В этой битве венецианцы потеряли около четырех тысяч человек, включая целый полк пикинеров, собранный в Романье кондотьером Нандо да Бризигеллой и погибший полностью, вплоть до последнего бойца. Но полную цену этого поражения, измерявшуюся не только в физических, но и в духовных потерях, еще только предстояло заплатить. Большая часть кавалерии уцелела, как и несколько тысяч пехотинцев под началом Питильяно, не принимавших участия в битве. Однако наемники всегда были ненадежны; в отсутствие мотивации, побуждающей сражаться национальные армии, такой как любовь к родине, стремление защитить семью, желание славы и почестей или