Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соглашение было достигнуто, и 24 февраля 1510 г. папа Юлий занял место на специально возведенном троне у центральных дверей собора Святого Петра, окружив себя двенадцатью кардиналами. Пять одетых в алые одежды венецианских послов (шестой умер несколькими днями ранее) подошли и поцеловали туфлю папы, а затем встали на колени на ступенях, пока их представитель Доменико Тревизан обращался от имени республики с официальной просьбой о прощении, а епископ Анконы зачитывал полный текст соглашения. Должно быть, послам мучительно было его слушать; не столько потому, что оно содержало в себе обязательное признание того, что множество грехов Венеции и ее испорченность вполне заслуживали наложенного на нее отлучения (к счастью, епископ говорил так тихо, что его голос был едва слышен), сколько потому, что длилось чтение целый час, и все это время им пришлось простоять на коленях. С трудом поднявшись, они получили двенадцать символических ударов розгой от двенадцати кардиналов (настоящую порку милостиво пропустили), поклялись соблюдать условия соглашения, вновь поцеловали туфлю папы и наконец получили отпущение грехов. Лишь тогда двери собора открылись, и все собравшиеся торжественно проследовали внутрь для молитвы перед главным алтарем, прежде чем отправиться на мессу в Сикстинской капелле; все, кроме папы, который, как объяснил один из венецианцев в своем отчете, «никогда не посещал эти длинные службы»[263].
Венеция капитулировала – но лишь потому, что у нее не было выбора. Ее правительство было решительно настроено внести это в протокол, и поэтому в тот самый день, когда послы были уполномочены подписать соглашение от имени республики, Совет десяти тринадцатью голосами против двух[264] решил сделать официальное заявление о том, что при содействии папы Венеция пострадала от прискорбной несправедливости и согласилась на его неправомерные требования «не произвольно и не по своей доброй воле, но по принуждению силой, страхом и непосредственными угрозами»; следовательно, взятые ею на себя обязательства не являются связывающими, и она сохраняет за собой право пересмотреть дело, когда для этого представится возможность – либо с тем же папой, «когда он будет лучше осведомлен и не подвержен враждебному влиянию», либо с его преемниками.
Венецианские послы, вероятно, знали об этом не больше, чем Юлий II и его кардиналы, но документ, к которому они со столькими церемониями прикрепили свои печати, и его условия, которые они столь долго и мучительно выслушивали, их правительство объявило ничтожными почти три недели назад.
Известие о примирении папы с Венецией другие члены лиги восприняли с недовольством. В частности, французы сделали все возможное, чтобы отговорить Юлия II от этого шага, и на церемонии отпущения грехов бросалось в глаза отсутствие при Святом престоле послов из Франции, Священной Римской империи и Испании. Несмотря на то что Юлий II не пытался официально отмежеваться от альянса, вскоре стало известно, как он хвастается тем, что, даровав Венеции прощение, он вонзил нож в сердце короля Франции; это было достаточным доказательством, что теперь он рассматривает не венецианцев, а французов в качестве главного препятствия своей итальянской политике и что он фактически перешел на другую сторону. К марту 1510 г. мы обнаруживаем, что венецианский Сенат раздумывал, как лучше включить папу в предстоящий союз с Англией и Шотландией, и что сам Юлий II намеренно искал ссоры со своим прежним союзником герцогом Альфонсо Феррарским, который все больше склонялся к интересам французов, что раздражало и тревожило папу.
Однако все это не означало, что лига утратила актуальность – ничего подобного. С приходом весны французы вновь отправились в поход с материальной помощью герцога Ангальтского и герцога Альфонсо; они собирались соединиться с войском Максимилиана I и разрешить ситуацию в Венето раз и навсегда. Максимилиан I предсказуемо не объявился, но даже без него их объединенное войско превосходило силы венецианцев. У Венеции возникла еще одна сложность: в январе в Лониго умер Питильяно[265], а найти подходящего преемника было нелегко. В качестве промежуточной меры Венеция могла доверить верховное командование своему проведитору Андреа Гритти, чья честность, мужество и большой военный опыт не отменяли того факта, что он, как и все проведиторы, был гражданским лицом и потому не мог внушить уверенность войску, состоявшему из профессиональных наемников.
Тем не менее сомнительно, что даже величайший из кондотьеров смог бы остановить наступление французской, немецкой и феррарской армий, которые, встретившись к югу от Леньяно, быстро заняли Эсте и Монтаньяну и двинулись на север, в сторону Виченцы. Андреа Гритти, не имея возможности оказать успешное сопротивление, отступил на восток, и 24 мая войско герцога Ангальтского вошло в город. Второй раз за год жители Виченцы были вынуждены признать императора своим правителем.
Сделали они это неохотно. Они знали, что герцога унизил и привел в ярость их недавний переход на сторону Венеции и что, вернувшись, он не даст им пощады. Многие видные горожане бежали вместе с женами, детьми и самыми ценными вещами в Падую или Венецию, а оставшиеся были совершенно не способны выплачивать огромные штрафы, которые на них наложили. Вдобавок ко всем своим несчастьям они теперь видели, как пьяные немецкие наемники, шатаясь, бродят по улицам, грабят и мародерствуют; последовал очередной массовый исход, и более тысячи беглецов укрылись в огромной пещере, вырытой в сердце близлежащей горы Монте-Берико. Лучше бы они остались в Виченце: вскоре банда французских нерегулярных войск обнаружила их укрытие и, почуяв добычу, приказала им выходить. Они отказались, и тогда французы разожгли у входа в пещеру огромный костер, отчего она вскоре наполнилась дымом. Пишут, что один маленький мальчик нашел крошечную трещину в скале, через которую он смог вдыхать достаточно свежего воздуха, чтобы спастись; остальные же задохнулись, и французы сняли с их тел все ценное, что сумели найти.
Справедливо добавить, что, когда весть об этом злодеянии достигла французского лагеря, понесенное виновными наказание было быстрым и суровым. Знаменитый рыцарь Баярд – самый настоящий шевалье без страха и упрека, принимавший участие во всех главных кампаниях в Италии со времен первого похода Карла VIII в 1494 г., – приказал повесить перед пещерой