Они познакомились на концерте в зале Гевендхауз холодным октябрьским вечером год тому назад. Пип только-только приступил к занятиям на втором курсе консерватории, а Карин была первокурсницей. В фойе, в ожидании того момента, когда они смогут занять свои места в последних рядах партера, Карин случайно обронила на пол шерстяную перчатку. Пип поднял ее и отдал владелице. В этот миг их глаза встретились, и с тех самых пор они неразлучны.

Карин, такая экзотическая смесь французских и русских корней, выросла в сугубо богемной среде Парижа. Ее отец – довольно известный французский скульптор, мама – успешная оперная дива. Собственная творческая индивидуальность Карин проявилась в игре на гобое. Она была в числе немногих девушек, которые обучались в консерватории игре на этом инструменте. Черные блестящие волосы, напоминающие своим блеском шерсть пантеры, сверкающие, глубоко посаженные карие глаза, высокие скулы, необыкновенно белая кожа, не тронутая загаром даже в самый разгар лета и напоминающая Пипу снега родной Норвегии, – вот такова была Карин с лица. И одевалась она тоже в особом стиле. Никаких обычных женских побрякушек и бантиков. Карин предпочитала щеголять в брюках и артистических смокингах или во фраках. Однако этот сугубо мужской гардероб лишь еще больше подчеркивал ее и без того броскую и яркую красоту. Единственным заметным недостатком во внешности Карин, на который она постоянно жаловалась, был большой нос, явно унаследованный от отца-еврея. Но Пипу было наплевать на ее нос, пусть бы он даже был таким же огромным, как у Пиноккио. Для него Карин была само совершенство, идеальная во всех отношениях женщина.

Они уже не раз обсуждали свое совместное будущее. Конечно, они постараются после окончания консерватории найти себе работу в каком-нибудь симфоническом оркестре здесь, в Европе. Накопят немного денег и рванут в Америку, где начнут новую жизнь. Собственно, об Америке больше мечтала Карин, чем Пип. Тот был бы счастлив везде, где угодно, только бы рядом с ним была его Карин. Однако он хорошо понимал, почему любимая так жаждет поскорее уехать в Америку. В Германии с каждым днем ширилась и набирала обороты антисемитская кампания, развязанная нацистской партией. Антисемитизм все откровеннее давал о себе знать не только в столице, но и в других регионах страны. Евреев уже преследовали повсеместно, им угрожали открыто и безнаказанно.

К счастью, бургомистр Лейпцига, Карл Фридрих Герделер, был ярым противником нацистской идеологии. Каждый день Пип убеждал Карин, что здесь, в Лейпциге, с ней не случится ничего дурного. Да и он ведь рядом, защитит, в случае чего. Тем более когда они поженятся и она возьмет его норвежскую фамилию вместо довольно провоцирующей фамилии Розенблюм, тогда и вообще никто и ничего не заподозрит. По поводу же ее фамилии Пип всякий раз, когда у них заходил разговор о будущем, шутил, дословно переводя ее: «Хотя ты у меня прекрасная роза в цвету, но фамилию все же придется менять».

Но сегодня, в такое солнечное и прекрасное утро, все эти напряженные разговоры о нацистских угрозах казались несущественными и очень сильно преувеличенными. Несмотря на то что было уже довольно холодно, Пип все же решил прогуляться пешком, а не ехать в консерваторию на трамвае. Такая приятная во всех отношениях двадцатиминутная прогулка от его квартиры, которую он снимал на Йоханштрассе. Конечно, город сильно вырос по сравнению с тем временем, когда здесь бывал его отец. Хотя большую часть своей жизни Хорст Халворсен безвылазно провел в Бергене, но ведь когда-то он тоже наезжал в Лейпциг. И эта своеобразная семейная традиция усиливала у Пипа чувство сопричастности к здешней жизни и к самому городу.

Уже на подходе к консерватории он миновал бронзовую статую Феликса Мендельсона, одного из основоположников и организаторов консерватории. Монумент возвышался напротив концертного зала Гевендхауз. Мысленно Пип приподнял фуражку, отдавая честь великому композитору, потом мельком глянул на часы и ускорил шаг, ибо времени уже оставалось в обрез.

Тем более что возле колоннады, образующей арочный свод над входом в консерваторию, его уже поджидали два ближайших друга – Карстен и Тобиас.

– Привет, соня. Поди, опять Карин не давала спать всю ночь. Я прав? – с двусмысленной ухмылкой поинтересовался у Пипа Карстен.

Но Пип дружелюбно улыбнулся в ответ:

– Вовсе нет. Просто я решил прогуляться сегодня пешком. Вот и припозднился немного.

– Эй, вы! Отставить разговорчики! Поторопитесь! Или вы хотите опоздать на мастер-класс к самому герру Абендроту? – прервал их пикировку Тобиас.

Все трое влились в поток студентов, быстро заполняющих Большой зал, огромное помещение со сводчатым потолком, поддерживаемым двумя рядами колонн, и галереей вверху, нависающей над партером и над сценой. Это помещение использовалось и как лекционная аудитория, и как концертный зал. Усаживаясь на свое место, Пип слегка поморщился, вспомнив, что именно в этом зале состоялся его первый концерт. Тогда и однокурсники, и профессора отнеслись к его игре на фортепьяно весьма строго, гораздо строже, чем обычные слушатели-меломаны, для которых он, собственно, и будет играть в обозримом будущем. После того концерта его выступление разобрали буквально по косточкам, и ему изрядно досталось от всех критиков.

Но сегодня, проведя в стенах консерватории уже два с половиной года, Пип стал более толстокожим и невосприимчивым к любым замечаниям. Консерватория всегда гордилась тем, что готовит высококвалифицированных музыкантов, которые после окончания учебы могут с легкостью претендовать на место в любом симфоническом оркестре мирового уровня.

– Видел утреннюю прессу? – прошептал ему на ухо Тобиас, пока они пробирались к своим местам. – Наш бургомистр направился в Мюнхен на встречу с руководством партии. Наверняка там станут давить на него, а в скором времени запустят в ход антисемитскую кампанию и здесь, в Лейпциге. Да, с каждым днем ситуация делается все более взрывоопасной.

Зал приветствовал появление Германа Абендрота бурными аплодисментами. Пип тоже аплодировал, но после того, что ему только что сообщил Тобиас, на сердце стало тревожно.

Вечером того же дня Пип встретился с Карин и ее лучшей подругой Элле в их любимой кофейне, расположенной неподалеку от дома Пипа и от того места, где квартировали подруги. Девушки подружились еще на первом курсе, сразу же, как только приступили к занятиям в консерватории, когда их поселили в одной комнате. Поскольку обе они были француженками и их родным языком был французский, то они сблизились почти мгновенно. На сегодняшнюю встречу Элле пришла не одна, а вместе со своим приятелем Бо. Про него Пипу было известно только то, что он тоже учится в консерватории на втором курсе. Для начала все заказали себе по кружке пива «Гуз». В ожидании заказа Пип исподтишка разглядывал девушек, невольно поражаясь тому, насколько они разные. Яркая, темноглазая Карин и прелестная голубоглазая блондинка Элле. Цыганка и роза, мелькнуло у него, когда им подали пиво.

– Надеюсь, ты уже слышал новость? – Карин слегка понизила голос, обращаясь к Пипу. Такое время на дворе, что никогда не угадаешь, где и кто может тебя подслушать.