– Пока и сами не знают толком. Возможно, во Францию, хотя Бо уверен, что рано или поздно наци доберутся и туда. У рейха полно сторонников по всей Европе. Напишу родителям. Спрошу совета у них. Но если Элле уедет, то я тоже последую за ней.

Последние слова Карин заставили Пипа вздрогнуть.

– Как так? А я думал, что твои родители все еще в Америке…

– Так оно и есть. Более того, папа всерьез подумывает о том, чтобы остаться там до тех пор, пока в Европе не утихнут антисемитские страсти.

– Значит, ты собираешься к ним? – Пип мгновенно почувствовал неприятные спазмы в желудке.

– Если родители посчитают, что так будет лучше для меня, то да, я поеду к ним.

– А что же… мы? Что я стану делать здесь без тебя? – воскликнул Пип, почувствовав в своем голосе нескрываемую жалость к самому себе.

– Ты можешь поехать вместе со мной.

– Карин, ты ведь прекрасно знаешь, что у меня нет денег на то, чтобы прямо сейчас ехать в Америку. И чем я стану там зарабатывать на жизнь, не окончив консерватории? И не получу хоть немного практического опыта здесь, в Европе?

– Дорогой, мне кажется, ты не вполне понимаешь весь драматизм сложившейся ситуации. У евреев, которые родились в Германии и чьи предки из поколения в поколение жили здесь, уже отнято гражданство. Евреям не разрешают больше жениться на девушках арийского происхождения, служить в армии, появляться с немецким флагом на улицах. Я слышала, что в некоторых землях уже началась депортация евреев. Если власти пошли на такое, что может остановить их в дальнейшем? Остается лишь гадать, что еще у них на уме! – Карин резко вскинула подбородок, словно пытаясь отодвинуть от себя надвигающуюся угрозу.

– Итак, ты отплывешь в Америку и бросишь меня здесь одного?

– Да, ради того, чтобы спастись, я готова поступить именно так. И ради бога, Пип! Не вздумай меня упрекать. Я знаю, как ты сейчас поглощен своим произведением. Но в любом случае, думаю, ты предпочтешь все же видеть меня живой, а не мертвой. Или я не права?

– Права, конечно. Как тебе только в голову пришло, что я могу подумать иначе? – ответил он, но в голосе непроизвольно прорвалась злость.

– Потому и пришло, что ты отказываешься серьезно воспринимать все происходящее. Привык жить в своей безопасной Норвегии, где вам никто и никогда не угрожает. А вот мы, евреи, понимаем, что в любую минуту нас могут начать преследовать. Так всегда было, на протяжении веков. И сегодня, к сожалению, ничего не изменилось. А потому все мы буквально кожей чувствуем, откуда нам грозит опасность. Возможно, во мне просто говорит дух сопричастности к своему племени, так сказать, интуиция на родовом уровне, но мы, евреи, всегда нутром ощущаем грядущую опасность.

– Я не верю, что ты сможешь уехать, бросив меня здесь.

– Пип! Пожалуйста! Взгляни же наконец на все глазами взрослого мужчины. Ты прекрасно понимаешь. Да, я люблю тебя и готова провести вместе с тобой весь остаток своей жизни. Но… ситуация эта вовсе не нова. В рейхе начали преследовать евреев открыто, а в принципе, нас всегда не любили. В Париже много лет тому назад на одной из выставок, на которой экспонировались скульптуры отца, его забросали тухлыми яйцами. Антисемитизм существует уже тысячи лет. Пойми же ты это наконец!

– Но почему?

Карин слегка пожала плечами.

– Потому, мой дорогой, что из нас, евреев, сделали таких козлов отпущения. Да и потом, люди привыкли с опаской относиться к тем, кто не похож на них. На протяжении столетий нас заставляют переезжать с места на место, постоянно искать себе новое пристанище. И мы находим это пристанище, обустраиваемся на новом месте и вскоре добиваемся успеха. Мы привыкли держаться друг друга. Так нас учили… И поэтому мы всегда выживаем.

Пип смущенно опустил глаза долу. А ведь Карин абсолютно права, подумал он. Эх, простофиля! Он разозлился на самого себя. Привык преспокойно жить в небольшом городке, затерянном на краю света. А то, о чем сейчас говорит Карин, кажется фантастикой, чем-то диковинным, будто из параллельных миров. Но даже несмотря на то, что Пип своими глазами видел, как молодчики глумились над поверженной статуей Мендельсона, он все равно в глубине души продолжал надеяться на лучшее, считал, что учиненное безобразие – это лишь такое спорадическое проявление вандализма случайной ватагой безмозглых юнцов. В конце концов, у них в Норвегии рыбаки тоже порой устраивают бурные протесты. Особенно если растет цена на топливо, а оптовики отказываются повышать цену на закупаемую у них рыбу.

– Ты права, – согласился Пип после короткой паузы. – Прости меня, Карин. Я просто наивный дурак.

– Думаю, что это не столько наивность, сколько твое нежелание видеть правду такой, какая она есть, без прикрас. Тебе не хочется, чтобы огромный, бурлящий мир вторгся в твою жизнь и разрушил планы на будущее. Впрочем, а кому хочется? Но тем не менее мы имеем то, что имеем. – Карин тяжело вздохнула. – А правда, она такова. В Германии я более не чувствую себя в безопасности. – Она пружинисто поднялась со своего места. – Через полчаса я встречаюсь с Элле и Бо в кафе «Баум». Хотим обсудить создавшееся положение. А с тобой увидимся позже. – Карин поцеловала Пипа в макушку и ушла.

После ухода Карин Пип долго разглядывал ноты, лежавшие перед ним на столе. До запланированной даты его выступления с концертом оставалось чуть менее двух недель. Мысленно ругая себя за эгоизм и черствость, он одновременно задавался вопросом: а состоится ли вообще его выступление?

* * *

С Карин они встретились во второй половине дня. Она была уже гораздо спокойнее.

– Я написала родителям, обрисовала ситуацию и попросила их совета. Буду ждать, что они ответят. Другого выбора у меня нет. Вполне возможно, я даже успею поприсутствовать на концерте и услышу твой шедевр, так сказать, своими ушами.

Пип взял ее за руку.

– Карин, прости меня. Я такой эгоист, – снова повинился он.

– Само собой, я прощаю тебя. Я ведь хорошо понимаю, время сейчас такое… Хуже не придумаешь.

– Я вот тут подумал…

– О чем?

– О том, что лучший вариант для тебя – отправиться вместе со мной в Норвегию на все лето. По крайней мере, там ты будешь в полной безопасности.

– Ты приглашаешь меня отправиться в страну снегов, рождественских елок и северных оленей? – шутливо воскликнула Карин.

– Ну, во-первых, у нас там не всегда снег. Летом там очень красиво. Думаю, тебе понравится, – немедленно бросился Пип защищать свое отечество. – В Норвегии есть и небольшая еврейская община. К евреям у нас относятся как и ко всем остальным гражданам. Говорю же тебе, у нас ты будешь в полной безопасности. А уж если начнется война в Европе, то вряд ли она докатится до Норвегии. И никакие нацисты к нам никогда не пожалуют. У нас все говорят, что мы слишком маленькая и незначительная страна, чтобы они обратили на нас свое внимание. Кстати, в Бергене есть отличный симфонический оркестр, один из старейших в мире. Мой отец служит в нем, играет на виолончели.