– Любовь моя! Я позабочусь о твоей безопасности. Если потребуется, я даже увезу тебя в Норвегию, но обещаю, с тобой не случится ничего плохого.

Пип схватил Карин за руку, потом отбросил шелковистую прядь ее смоляных волос с лица.

– Ты правда обещаешь?

Пип нежно поцеловал Карин в лоб.

– Обещаю, любовь моя.

* * *

На радость Пипа, в последующие несколько дней ситуация несколько разрядилась. Герделер вернулся домой и тут же пообещал восстановить памятник Мендельсону. Возобновились занятия в консерватории. Всякий раз, проходя мимо того места, где раньше возвышался монумент, Пип и Карин старательно отводили глаза в сторону. Порой казалось, что даже музыка, которую сейчас исполняли студенты, вдруг наполнилась какой-то новой страстью, в ней появились мучительная острота и боль. Словно молодые люди играли не на жизнь, а на смерть.

Рождественские каникулы были достаточно непродолжительными, а потому ни Карин, ни Пип не поехали домой, а встретили Рождество вместе. Провели целую неделю в небольшом отеле, выдав себя за супружескую пару. Вообще-то Пип вырос в лютеранской семье с весьма строгими нравами, особенно в той части, которая касается добрачных сексуальных отношений. Совсем иное дело Карин. Пип был поражен ее раскованностью и свободой в этих вопросах. Она сама предложила ему переспать всего лишь через несколько недель после знакомства. К тому же, в отличие от него самого, Карин была уже не девственницей. Помнится, она откровенно потешалась над ним и его стеснительностью, когда они занялись любовью в первый раз.

– Но ведь это самый что ни на есть естественный процесс для двух людей, влюбленных друг в друга, – заявила она, стоя перед ним абсолютно голой и грациозно переступая своими длинными белыми ногами. И при каждом ее движении маленькие, совершенной формы грудки соблазнительно подрагивали и подпрыгивали вверх. – Наши тела созданы для того, чтобы получать удовольствие. Так зачем же отказывать себе в этом?

За последние месяцы Пип весьма преуспел в искусстве любви, с головой окунувшись в тот сладостный омут, который их местный пастор называл когда-то в своих проповедях не иначе как «грехами плоти». И вот впервые Пип встречал Рождество вдали от родного дома. Впрочем, думал он, валяться в постели вместе с Карин гораздо интереснее и намного предпочтительнее всех тех подарков, которые прислал бы ему Святой Николай накануне Рождества, в сочельник.

– Люблю тебя! – шептал Пип на ухо Карин, засыпая и просыпаясь. И снова повторял: – Я люблю тебя.

* * *

В январе начался очередной семестр. Пип, понимая, что впереди уже маячат выпускные экзамены, всецело сконцентрировался на закреплении всех тех знаний, которые приобрел за годы учебы в консерватории. Пробираясь по заснеженным улицам Лейпцига в морозные зимние дни, он постоянно напевал про себя мелодии Рахманинова, Прокофьева, Симфонию псалмов Игоря Стравинского. И одновременно в его голове все чаще начинали звучать собственные мелодии.

Прибегал в консерваторию, хватал озябшими руками чистый нотный лист из своей папки и тут же начинал записывать эти мелодии на бумаге, пока они не исчезли из памяти. Лично он предпочитал сочинять музыку, повинуясь свободе мысли и давая полную волю своему воображению. Скрупулезное планирование темы, как это часто делали другие его однокурсники, записывая на бумаге всего лишь один-единственный тщательно выверенный такт, – такая метода была ему не по душе.

Однажды он показал свое сочинение преподавателю, тот раскритиковал его в пух и прах, но одновременно и напутствовал на дальнейшую работу. Пип жил в состоянии радостного возбуждения, предвкушая все, что ждет его впереди, и понимая, что он лишь в самом начале своего творческого пути. Он буквально чувствовал, как начинает бурлить кровь в его жилах, стоит лишь прислушаться к голосу собственной музы внутри себя.

В городе было относительно спокойно. Герделер выдвинул свою кандидатуру на переизбрание на предстоящих в марте выборах нового бургомистра. Вся консерватория с энтузиазмом поддержала его выдвижение. Студенты разносили листовки, расклеивали плакаты, призывая горожан отдать свои голоса за Герделера. Кажется, даже Карин поверила в то, что он может победить.

– Да, пока ему не удалось восстановить статую Мендельсона, это правда, – говорила она. – Но если народ все же скажет свое веское слово и его переизберут, то тогда властям рейха не останется ничего иного, как поддержать его инициативу. Как думаешь? – с надеждой в голосе спросила она однажды у подруги. Они вместе с Элле пили кофе, вернувшись домой после долгого дня агитации за своего кандидата.

– Все может быть, – уклончиво ответила Элле. – Но не забывай, Хаак категорически против его переизбрания. А уж совершив акт вандализма, снеся статую Мендельсона, он четко обозначил собственную позицию в отношении евреев.

– Хаак сознательно нагнетает напряжение в городе, чтобы потрафить всем этим нацистским выкормышам, – уныло согласилась с подругой Карин.

В ночь подсчета голосов все четверо, Пип, Карин, Элле и Бо, стояли в толпе народа, собравшегося возле городской ратуши. Весть о том, что Герделер переизбран на должность бургомистра, горожане встретили с ликованием.

* * *

Но уже в мае, когда наконец наступило тепло и зацвели деревья, послевыборная эйфория резко пошла на спад.

Пип днями напролет просиживал в репетиционных классах, оттачивая свое мастерство. Там и разыскала его в один из дней Карин, чтобы сообщить последние новости.

– Из Мюнхена поступил негласный приказ. Статую не восстанавливать, – сказала она, задыхаясь от волнения.

– Ужасная новость! – согласился с ней Пип. – Но, дорогая, постарайся не расстраиваться. Нам здесь осталось пробыть совсем немного времени. А там трезво оценим ситуацию и решим, что делать дальше.

– Но, Пип, ситуация может обостриться и стать предельно опасной гораздо раньше. Что тогда?

– Уверен, этого не случится. А сейчас ступай домой. Увидимся вечером.

Карин оказалась права. Спустя пару дней Герделер подал в отставку со своего поста, и город снова погрузился в хаос.

* * *

Пип с утра до вечера готовился к выпускным экзаменам. И одновременно трудился над своим первым опусом, непрестанно совершенствуя его. Он собирался исполнить собственное сочинение на традиционном концерте выпускников перед завершением семестра. Засиживался до глубокой ночи, занимаясь оркестровкой, и лишь изредка вырывался на свежий воздух и вытаскивал на прогулку отчаявшуюся Карин, всячески пытаясь успокоить ее.

– Элле сказала, что они с Бо уезжают из Лейпцига в конце семестра, то есть где-то через две недели, и больше сюда не вернутся. Говорят, что оставаться здесь и дальше крайне опасно. Ведь национал-социалисты в любой момент могут ввести против евреев те же санкции, что они практикуют и в других городах Германии.

– И куда они собираются?