И его поглотила тьма.

Эпилог (конец первого тома)

Когда Уми пришла в себя, за окном было темно. Полумрак в комнате разгонял мягкий свет одного единственного бумажного фонарика, стоявшего в ногах. Хотелось пить, и Уми приподнялась на локтях, чтобы дотянуться до пиалы, которую кто-то предусмотрительно оставил на низеньком столике. Тело снова слушалось её, словно всё произошедшее в балагане оказалось лишь дурным сном.

Но навалившаяся следом слабость говорила об обратном. Ничего не привиделось: ни колдовство госпожи Тё, ни крики людей, ни тьма, подступавшая со всех сторон…

Уми отогнула рукав тонкого нижнего кимоно и вгляделась в проклятую метку. Теперь она не пульсировала — словно таившаяся в ней злая магия окончательно угасла. Черты иероглифа «проклятие» всё так же угадывались на коже, но они казались старыми, словно прошло много лет с того дня, как метка впервые проявилась на предплечье.

— Я рад, что ты пришла в себя, — раздался знакомый голос совсем рядом, и Уми, вздрогнув, повернулась в ту сторону, откуда он доносился.

Стоявший в изножье фонарик оказался Бура — тем самым духом, которого Уми по неосмотрительности забрала у каннуси Дзиэна. Нарисованные на рисовой бумаге глазки ёкай внимательно оглядывали её.

— Что ты здесь делаешь?

— О-Кин оставила меня присматривать за тобой, — Бура подскочил поближе, и горевший внутри огонёк заполошно замерцал. — Да и каннуси велел не спускать с тебя глаз. Ведьму из балагана так и не поймали, и она может вернуться в любой момент.

Перед внутренним взором Уми возник силуэт колдуньи: белое одеяние залито кровью, как и маска, черты которой не были такими застывшими, как прежде. Длинным языком она слизывала попавшие на губы ярко алые капли…

Дурнота накатила с новой силой, и Уми тяжело опустилась на футон.

— Сколько я спала?

— Хм, — дух задумался, подсчитывая время. — Тебя принесли вчера вечером. Получается, прошли уже сутки.

Уми не хватило сил даже на то, чтобы удивиться. Никогда прежде она не спала так долго. Теперь ясно, почему у неё был такой упадок сил: она была голодна и истощена колдовством госпожи Тё. Благо, что подвижность и способность говорить снова к ней вернулись — вчера Уми уже начинала опасаться худшего.

— Что со мной было? — Уми устало потёрла виски. — Такое чувство, будто по мне повозка проехалась.

— Это отголоски ведьминой магии, — хмыкнул Бура. — А ведь я предлагал тебе раскрыть свою силу, но ты меня не послушала…

— Кто-то запечатал мою магию, так что у нас всё равно бы ничего не вышло.

Уми вдруг припомнила слова колдуньи: «Готова ли ты разделить бремя той силы, которая совсем скоро окажется в моих руках?»

Каннуси Дзиэн до сих пор не знал, кто на самом деле стоял за поисками Глаза Дракона, и потому следовало его предупредить как можно скорее. Кто может утверждать наверняка, что колдунья не вернётся, чтобы поквитаться со всеми, кто встал у неё на пути?

Опуская некоторые незначительные детали, Уми пересказала духу разговор с госпожой Тё. Чем дольше слушал Бура, тем тусклее мерцал огонёк за полупрозрачной рисовой бумагой — будто вот-вот погаснет.

— Скверно, — хмыкнул ёкай, когда Уми закончила свой рассказ. — Но, по крайней мере, теперь мы знаем наверняка, чего ожидать и откуда.

Уми выдохнула. Когда она хоть с кем-то поделилась своими неутешительными открытиями, ей стало чуть легче.

— Никуда не уходи, — Бура поскакал к двери. — Я пойду найду О-Кин. Пускай сменит меня на посту, а я пока отправляюсь к каннуси и передам ему твои слова.

Уми и сама была бы не прочь повидаться со старым священником, чтобы тот сказал наверняка, что колдовство госпожи Тё окончательно рассеялось, и её жизни ничто не угрожает. Но в нынешнем своём состоянии она вряд ли смогла бы уйти далеко. К тому же, время было позднее, и вряд ли её отпустили бы за пределы усадьбы.

Уми хотела было задержать духа, чтобы расспросить, что случилось в балагане, но Бура уже и след простыл. Что ж, может, от О-Кин ей удастся узнать побольше.

В комнате было душно, и Уми с трудом заставила себя встать и добраться до окна. С уходом духа-фонарика в комнате стало совсем темно, но Уми всего-то и нужно было, что обогнуть низенький столик — для этого хватало и слабого света луны, пробивавшегося сквозь окно.

Раздвинув ставни, Уми полной грудью вдохнула напоенный прохладой ночной воздух. Откуда-то тянуло дымом: похоже, неподалёку жгли костёр. На ветру тихо поскрипывали сосны. Скрытая в бархатном сумраке, шумела река. Где-то в отдалении трещали сверчки, и хор таких привычных слуху звуков успокаивал. Обещал, что вот теперь-то всё и правда будет хорошо. Бледный лунный лик висел над горной грядой и внимательно озирал окрестности.

От вчерашней грозы, которая разверзлась над балаганом, уже давно не осталось и следа. Будто бы со злой магией госпожи Тё развеялась и буря, поглотившая Ганрю. Но Уми всё никак не могла позабыть слова Бура: «Ведьму ещё не поймали». А поймают ли? Удастся ли вообще кому-то совладать с её дикой и страшной магией?..

Вдруг безмятежную тишину ночи прорезал тревожный звон храмового колокола. От неожиданности Уми вздрогнула. Теперь понятно, откуда тянуло дымом — похоже, в святилище проводили похоронную церемонию. Но почему так поздно? Они же всю округу перебудят своим звоном!

Чтобы избавиться от запаха дыма, который навевал тревогу, Уми задвинула ставни и опустилась на футон. Перед внутренним взором то и дело мелькали сцены пережитого ею в балагане: ярко-алые ногти ведьмы, словно напитавшиеся кровью, трёхглавая вершина Санхо, покрытая вечными безмолвными снегами, шёпот ветра, который помог Уми побороть колдовство ведьмы, а затем тьма и крики, поглотившие балаган, и Рюити Араки с цепью наперевес, набросившийся на госпожу Тё...

Одолеваемая дремотой, Уми заметила, как вдоль стены скользнул ёкай с длинным хоботком и горбатой, покрытой шерстью спиной. Ба́ку, пожиравший кошмары дух, редко показывался людям, и за всю жизнь Уми видела его от силы пару раз — и так же мельком. Баку сторонился даже других ёкай. О-Кин как-то призналась Уми, что ни разу не разговаривала с ним.

— Спи-и, — тихо прошелестел баку, устраиваясь в изголовье Уми.

Он легонько подул ей на лоб, и она тут же погрузилась в глубокий сон. До самого утра ей так ничего и не приснилось — или же