Антоний вскоре убедился, что его флоту с шестнадцатью тысячами солдат не по силам решение такой задачи. Для ведения войны с морским разбоем требовалось гораздо больше сил и средств, а преследование быстроходных пиратских кораблей по всему Внутреннему морю вообще не имело смысла.

Только тридцать пять лет спустя после нескольких безрезультатных экспедиций римлян против пиратов борьба с ними была поручена одному из лучших римских военачальников Гнею Помпею Великому. Особым постановлением народного собрания ему были предоставлены чрезвычайные полномочия сроком на один год. Помпей получил право по своему усмотрению назначать легатов с преторскими полномочиями. В его распоряжении была армия численностью до ста двадцати тысяч солдат и флот, насчитывающий пятьсот военных кораблей. Сосредоточив в своих руках большую власть и огромные средства для ведения войны, Помпей разработал особую тактику действий на всем Внутреннем море. Оно было разделено им на тридцать округов. Во главе каждого из них поставлен был свой начальник с определенным количеством кораблей. За пиратами началась настоящая охота. Войска Помпея заняли Крит и Киликию, разрушили сто двадцать пиратских крепостей, истребив свыше десяти тысяч пиратов и еще больше захватив в плен. Остальные пираты, вытесненные из всех своих убежищ, собрались для последней отчаянной битвы у мыса Коракезион. Однако битва не состоялась, так как в результате переговоров с Помпеем пираты решили сложить оружие. Помпей честно выполнил условия договора с морскими разбойниками: они получили свободу, но должны были поселиться в киликийском городе Солы, который римский главнокомандующий переименовал в свою честь Помпейополем…

Марк Антоний, конечно, понимал, что у него не хватит сил для захвата Крита. Он мог увязнуть в войне с островитянами, ничего не добившись в течение срока своих полномочий. Поэтому он решил действовать по примеру претора Квинта Фабия Лабеона, который за восемьдесят семь лет до него, двинув свой флот к Криту, пригрозил всем городам острова, что начнет с ними войну, если они не возвратят захваченных ими в разное время римлян и италийцев. В то время остров был охвачен междоусобной смутой: Кидония вела войну против Гортины и Кноса. Фабий Лабеон послал в эти города гонцов с требованием прекратить войну, вернуть пленных, а заодно отрядить к нему послов для обсуждения дел, касающихся критян и римлян. Большинство критян с презрением отнеслось к угрозам римского претора. Кидония и Кнос войну не прекратили, послов не прислали и пленных не возвратили. Приморские города островитян, издревле промышлявших морским разбоем, располагали большим количеством кораблей, а воины их отличались истинно дорийской храбростью. Только Гортина вступила с римлянами в переговоры и удовлетворила их требования относительно захваченных ею пленных италийцев. Тит Ливий писал, что по всему острову удалось собрать четыре тысячи пленных и что за это Фабий Лабеон, «хотя ничего другого и не совершил, вытребовал от сената морской триумф». С тех пор Рим перерестал вмешиваться во внутренние дела Крита. Что касается Антония, то он собирался, подойдя с флотом к острову, разослать своих гонцов во все города с требованием не давать приюта никому из пиратов, а также беглым рабам из Италии, которых власти этих городов должны были выдать ему в оковах…

* * *

На третий день плавания Мемнон и его товарищи увидели показавшийся на горизонте римский флот. Александриец насчитал более двухсот кораблей, из которых много было квинкверем и квадрирем.

Погода в это время установилась самая благоприятная. Дул попутный либ. Мемнон приблизительно вычислил, что Антоний со своими тяжелыми тихоходными судами подойдет к Криту значительно позднее его маленькой эскадры, состоявшей из легких быстроходных кораблей, которые развивали скорость больше двенадцати римских миль в час.

Под всеми парусами шесть его кораблей, пользуясь попутным ветром, на седьмой день достигли Ливийского моря117 и в тот же день вошли в Срединный залив.

От устья Электры до возвышавшейся на скалистом берегу крепости по всей прибрежной полосе моря тесными рядами стояли либурны, миапароны, гемиолы и другие корабли всевозможных типов, собравшиеся со всего критского побережья, с соседних островов Хрисеи и Левки, а также с берегов Киликии и Исаврии. По своей численности объединенный флот пиратов почти не уступал флоту Антония, но в нем нельзя было увидеть ни одного корабля с четырьмя или пятью ярусами весел. Главным преимуществом пиратских кораблей была необычайная быстрота их хода.

Появление шести кораблей с трепетавшими на их мачтах красными вымпелами восставших сицилийских рабов толпившиеся на берегу моряки встречали радостными приветственными криками.

– Триокала!.. Триокала! – повторяли они, приветствуя эскадру Мемнона.

Мемнон, Астианакс и Сирт первыми из прибывших сошли на берег. Не отвечая на приветствия и расспросы встречных, они стали быстро взбираться по нарубленным в скале ступеням, ведущим к крепости. Римские изгнанники называли их «лестницей ста ступеней», по аналогии с лестницей, поднимавшейся на римский Капитолий с Яремной улицы. По пути Мемнон не увидел ни одного знакомого лица. Только поднявшись на скалу, он чуть было не столкнулся с Сервием Матиеном, кормовым матросом «Амфитриты».

– Александриец! – вскричал Матиен. – Вот уж кого не ожидал здесь встретить! Да покровительствуют тебе боги, доблестный Мемнон!

– Матиен! – обратился к нему Мемнон, тяжело дыша после стремительного восхождения. – Ради всех богов, скажи мне, здесь ли моя жена?

– Здесь, здесь она, – сразу успокоил его Матиен. – Прибыла вместе с нами на «Амфитрите». Мы освободили из трюма римского корабля твою красавицу и еще двух девушек. А восемь дней назад Нептун задал нам страху: всю ночь нас трепала буря. К сожалению, из наших двадцати семи кораблей вернулись домой только одиннадцать. Остальные, судя по всему, поглотил Нептун…

– Но где сейчас находятся женщины? – нетерпеливо спросил Мемнон.

– На вилле Мамерка, – ответил Матиен.

Обрадованные Мемнон, Сирт и Астианакс быстро зашагали по дороге к северной окраине крепости, где находилась вилла Мамерка. Но они еще не дошли до крепости, как увидели Ювентину, Леену и Акте, которые показались на тропинке, огибающей насыпной вал перед Морскими воротами. Женщины быстро шли им навстречу.

Это была волнующая встреча трех влюбленных пар.

Пока Мемнон целовал Ювентину, а Сирт кружил на руках Леену, Астианакс и Акте неуверенно приблизились друг к другу и остановились в смущении. Храбрый галл заметно оробел, глядя на девушку, которая показалась ему в тысячу раз прекраснее, чем во время короткой их встречи два года назад на альбанской вилле Аврелия, где они впервые увидели друг друга. Тогда она была очень просто одета, а теперь это была настоящая красавица в роскошном платье, в головной повязке с дорогими височными подвесками и сверкающими в ушах золотыми серьгами…

– Ты помнишь меня, Акте? – спросил Астианакс дрожащим от волнения голосом.

– О, да! – вырвалось у Акте.

И они протянули друг другу руки.

Ювентина, сияя счастливыми глазами, шепнула Мемнону:

– Ты должен навестить Мамерка и Умбрену, чтобы выразить им признательность за тот ласковый прием, какой они оказали мне и моим девушкам…

Весть о прибытии Мемнона и его кораблей достигла Требация и совещавшихся с ним в крепости навархов объединенного флота. За александрийцем тотчас был послан вестовой. Мемнон прибыл на площадь перед зданием конвента, где происходило совещание. Он сразу сообщил собранию, что его корабли обогнали по пути к Криту флот Антония, который должен появиться у западной оконечности острова не позднее завтрашнего вечера. После этого все навархи единодушно высказались за немедленное выступление в поход. Решено было дать сражение римлянам у Холодного мыса. Выход в море был назначен через два часа. Навархи рассчитывали привести флот к мысу еще до заката солнца.

Сразу после совещания Мамерк подошел к Мемнону и пригласил его в свою усадьбу.

– Успеем пообедать и проститься с женщинами, – коротко сказал он.

Мемнон поблагодарил его за гостеприимство, оказанное Ювентине и девушкам.

Мамерк был мрачен, но полон веры в победу. Мемнон не разделял этой веры. Слабость пиратского флота по сравнению с римским была для него очевидна.

– Но даже если римляне заставят нас уйти с Крита, эвпатридам моря не заказан путь к другим берегам, – обнадеживающим тоном заключил он.

– Хорошо тебе