Он увидел, что его мать сразу поняла, что случилось со щенком его кузена Хитера в День благодарения, и, возможно, интуитивно угадала правду об исчезновении четырехлетнего сына управляющего их поместьем, происшедшем в минувшем году. Его мать была типичной самовлюбленной актрисой тридцати с чем-то лет, которая заказывала рамки для журнальных обложек и украшала ими свою спальню, но дурой она не была.

Юный Ариман соображал, как всегда, быстро. Он вырвал пробку из бутылки хлороформа и плеснул содержимым в ее фотогеничное лицо. Это дало ему время освободить кошку, убрать свой операционный стол и хирургический комплект, выключить электрический поджиг газовой плиты, открыть газ, поджечь одежду своей все еще лежавшей без сознания матери, схватить кошку и выбежать вон.

Взрыв сотряс Вэйл и разнесся громоподобным эхом по покрытым снегом горам, вызвав несколько лавин, которые, правда, оказались слишком незначительными для того, чтобы развлечь зевак. Щедро отделанное красным деревом десятикомнатное шале пылало, как куча сухой стружки.

Когда пожарные нашли юного Аримана, тот сидел в снегу в сотне футов от костра, прижимая к груди кошку, которую спас от взрыва. Мальчик был настолько потрясен, что сначала не мог не только говорить, но даже плакать.

— Я спас кошку, — наконец сказал он пожарным дрожащим голосом, который часто слышался им много лет спустя, — но я не смог спасти мою маму. Я не смог спасти мою маму.

Позже они идентифицировали тело его матери по записям зубного врача. Крохотная кучка заблаговременно кремированных останков не заняла даже половины мемориальной урны. (Он знал; он видел.) Ее похороны почтили своим присутствием все короли и королевы Голливуда, а наверху кружил шумный почетный караул, всегда присутствующий на похоронах знаменитостей, — вертолеты прессы.

Он не стал смотреть последних фильмов, в которых его мать играла центральные роли, поскольку она очень тщательно подходила к выбору сценариев, и картины с ее участием, как правило, были хорошими. Но он не тосковал по матери, так как знал, что она не стала бы слишком тосковать по нему, доведись им поменяться участями. Она любила животных и всегда оказывалась среди лидеров всех акций, проводимых в их защиту; дети просто не находили в ее душе такого же глубокого отклика, как четвероногие. На большом экране она могла перевернуть человеку душу, погрузить его в отчаяние или наполнить радостью, но этот талант не распространялся на реальную жизнь.

Два ужасных пожара, разделенных пятнадцатью годами, сделали доктора сиротой (если, конечно, не знать об отравленных пирожных). Первый, трагический инцидент, за который пришлось дорого заплатить изготовителю газового оборудования, и второй, устроенный вечно пьяным, свихнувшимся от пьянства убийцей, разнорабочим Эрлом Вентнором, который наконец-то умер в тюрьме два года назад, жестоко избитый своим соседом по камере.

Теперь, когда Ариман большим пальцем чиркнул колесиком на старомодной, снабженной кремнем зажигалке и лента из кассеты автоответчика загорелась, он задумался о том, насколько большую роль играл огонь в его собственной жизни и в жизни Марти. Ведь ее отец был самым прославленным пожарником за всю историю штата. Это тоже было у них общим.

Грустно. Исходя из последних событий, он вряд ли мог позволить их отношениям развиваться. А ведь он так рассчитывал на то, что он и эта прекрасная, любящая играть женщина могли бы в один прекрасный день сделать друг для друга нечто особенное.

Если бы он мог отыскать ее и ее мужа, то ему удалось бы активизировать их. Он отвел бы каждого из них в часовню сознания и выяснил, что еще они узнали о нем, кому могли разболтать то, что узнали. И, очень вероятно, удалось бы исправить причиненный ими вред, возобновить игру и довести ее до конца.

У него был номер их сотового телефона, но они знали, что он ему известен, и вряд ли бы стали в своем нынешнем параноидальном настроении отвечать на звонки. А он мог активизировать по телефону только одного за раз, таким образом тот, кто рядом, немедленно должен насторожиться. Слишком опасно.

Проблема заключалась в том, чтобы найти их. Они бежали, встревоженные и настороженные, и будут отсиживаться в укрытии до тех пор, пока утром не настанет время садиться в самолет, вылетающий в Нью-Мексико.

О том, чтобы подойти к ним в аэропорту, в посадочных воротах, не могло быть и речи. Даже если бы им и не удалось бежать, он не мог активизировать, опрашивать и инструктировать их на виду у публики.

Ну, а когда они окажутся в Нью-Мексико… Пожалуй, лучше всего будет, если они там останутся навсегда. Мертвыми.

Когда магнитная лента загорелась, испуская едкое химическое зловоние, доктор включил газ в камине. Свист, яркое пламя, и спустя две минуты от ленты не осталось ничего, кроме липкого потека на декоративном керамическом полене.

Доктор был в дурном настроении, и печаль не была главной составляющей этого настроения.

Игра потеряла всю свою прелесть. Он приложил к ней так много усилий, так тщательно разрабатывал стратегию, и вот теперь она скорее всего закончится вдали от побережья Малибу, которое он выбрал для ее финала.

Ему захотелось сжечь этот дом дотла.

И не злость была его главным побуждением к этому, и не отвращение к обстановке жилища. Дело в том, что для того, чтобы убедиться, что микрокассета с обвинениями Сьюзен была единственным свидетельством против него, которым располагали Марти и Дасти, ему пришлось бы потратить чуть ли не целый день и дюйм за дюймом обыскать дом. У него не было лишнего дня, и поэтому полностью сжечь дом было вернейшим способом защитить себя.

Пусть сообщения Сьюзен, записанного на ленте, было недостаточно для того, чтобы обличить его, даже предъявить ему обвинение. Но он, однако, относился к числу тех людей, которые никогда не идут на сделки с богом случайности.

Поджигать дом собственноручно было слишком опасно. Не исключено, что будет установлен поджог, а тогда может оказаться, что кто-то заметил, как он выходил из этого дома, и его опознают. Он выключил газовый камин.

Уходя из дома, он гасил свет в каждой комнате. У двери черного хода он сунул свой ключ под коврик. Следующему визитеру будет дано указание, где его искать.

Еще до утра он подожжет дом, но сделает это не собственными руками, а при помощи своего орудия. У него был запрограммированный кандидат, с которым легко связаться по телефону, который совершит этот поджог в то время, которое будет ему указано, но так и не вспомнит, как чиркнул спичкой.

Ветер все так же гремел в ночи.

Доктор предусмотрительно оставил свой автомобиль в трех кварталах. Направляясь к нему пешком, он попытался сложить хокку о ветре, но не добился успеха.

Проезжая мимо причудливого викторианского особнячка Родсов, он представил его охваченным огнем и снова попробовал воплотить свое представление в семнадцатисложном стихе, но слова ускользали от него.

Вместо этого он вспомнил строчки, которые спонтанно и так легко сложились в его сознании, когда, войдя в кабинет Марти, он увидел рабочие материалы, сложенные на ее столе.