вырвавшимся помимо ее воли и так же быстро угасшим. Она посмотрела на Хью.

Тот сбросил рюкзак и кожаную куртку и теперь возился с ножнами, жалуясь:

– Этот чертов меч жутко мешает. – Он глянул на Айрин и встретился с ней взглядом. – Ерунда все это, выдумки, – сказал он и покраснел. – Спектакль.

– Я знаю.

Но голоса их утонули в тишине, и оба они неловко примолкли.

– Ты не чувствуешь… – он поколебался с неловкой деликатностью, – того страха?

– Пожалуй, нет. Я просто нервничаю, но не… Мне кажется, будто оно повернулось к нам спиной.

Наконец Хью поправил перевязь ножен так, чтобы стало удобно; он провел рукой по волосам и облегченно вздохнул: «Уф!»

– А ты никогда этого не чувствовал? – спросила она с любопытством.

– Пожалуй, нет.

– Это хорошо.

– Я испугался, когда в тот раз проскочил мимо порога. Прямо запаниковал. А все потому, что боялся заблудиться. Это ведь, наверно, не то, а?

Она помотала головой:

– Ничего общего. У меня скорее ощущение, что вот-вот налетишь на такое, чего видеть не хочется.

Он поморщился.

– Это ужасно, – сказала она. – А вот заблудиться здесь я никогда не боялась. Я всегда знаю, где проход. И где Город на Горе. И где Столица, наверно.

Он кивнул:

– Они все на одной оси. Но когда я прошел дальше за порог, а порога не было, я эту ось потерял. Все казалось одинаковым. Я даже того родника не узнал, когда через него переходил. Если бы я тогда не встретил тебя…

– Но ты же вышел на тропу – почти. Скорее всего, ты просто запаниковал и перестал соображать.

– Когда они сказали, что я должен пойти в горы, а значит, отклониться от оси, я чуть было снова в панику не ударился. Когда ты пообещала пойти со мной, это было… Ты же знаешь. Как путь к спасению.

Он пытался выразить свою благодарность, но она не знала, как эту благодарность принять.

– А насчет спектакля – это ты о чем?

– Не знаю.

Он стоял, глядя вдаль, на противоположный край Луга. Перед ним расстилалось огромное пространство, заросшее высокой травой без цветов, серебристо-зеленой в неизменном сумеречном свете, чуть-чуть колеблемой ветерком. Ни единой птички, ни клочка облака в небе.

– Наверно, – сказал он, – это я про меч.

– Думаешь, он тебе не понадобится?

– Понадобится? – Он посмотрел на нее с довольно-таки глупым видом.

– А для чего же он? Наверно, предполагалось, что ты с кем-то будешь сражаться?

– Не знаю.

– А что, если сражаться вообще бессмысленно? Если здесь, наверху, что-то есть – какое-то существо, нечистая сила или что-то там еще, почему они не сказали нам, что это? Может, с этим и сражаться невозможно?

– Но с чего бы им нас обманывать? – спросил он мрачно.

– Потому что они могут только так. Я не хочу сказать, что Лорд Горн плохой человек. Я не знаю, какой он. О том, что они делают, невозможно сказать «хорошо» или «плохо». По твоим же словам – они делают то, что им необходимо. Хозяин говорил о заключении сделки, об уплате выкупа. Он имел в виду… нет, не знаю, что он имел в виду. Я просто не понимаю этого, не понимаю, что мы должны попытаться сделать.

Он снова провел рукой по своим густым, чуть припотевшим волосам.

– Но ты не обязана была подниматься сюда, – сказал он мягко и неуверенно.

– Да нет, обязана! Не знаю. Я была должна. Пора было уходить.

– Но почему этим путем? Ты бы просто могла пойти домой.

– Домой! – фыркнула она.

Он некоторое время помолчал, не отвечая. Потом кивнул:

– Наверно, ты права. – И вскоре прибавил: – Ну, пойдем дальше. Мне все кажется, что скоро стемнеет.

7

Тропа терялась в высокой сочной спутанной траве. Девушка уверенно шла вперед, ведя его к серым утесам на другом берегу серого травяного моря. Здесь не было ни малейшей необходимости идти в затылок друг другу, как на узеньких лесных тропинках. Хью от нее не отставал, но шел на некотором расстоянии, потому что она недвусмысленно дала понять, что терпеть не может, когда к ней подходят слишком близко. Плотные гибкие стебли трав обвивали ноги, и он приспособился шагать, как по снегу, решительно поднимая и опуская ноги. Меч тяжело мотался на боку, но все же приятно было идти ровным шагом по ровной земле, а не карабкаться вверх или сползать вниз. И еще было приятно – наверно, это не так уж часто встречалось в лесной стране – видеть перед собой цель, видеть, как утесы, к которым они шли, постепенно поднимались все выше и выше.

После долгого молчания он сказал:

– А теперь мне все кажется, что утро.

Девушка кивнула:

– Я думаю, это потому, что здесь выше и светлее. Нет деревьев.

– И на восток пространство открыто, – прибавил он.

Они упорно шли. Молчали. На этом громадном лугу, заросшем травами, как бы само собой разумелось, что шуметь нельзя, – только шуршала трава под ногами да иногда легко вздыхал ветер. Умиротворенное восхищение охватило тело и душу Хью, в ушах будто звучала радостная песнь, совпадающая с ритмом ходьбы. Он делал то, ради чего пришел сюда, шел туда, куда должен был пойти. Он заработал право быть здесь и любить Аллию.

Это не важно, что она не знает языка, на котором он сказал тогда «Я люблю тебя». Не важно, встретятся они когда-нибудь еще или нет. Важна была только его любовь, на ее крыльях летел он вперед, не ведая горя и страха. Мог ли он бояться? Смерть – сестра любви, сестра, лицо которой скрыто под вуалью.

Они медленно, но неуклонно продвигались вперед, и утесы, как башни, вздымались над ними все круче и выше, и все явственней были видны складки, шрамы и залысины на их склонах, и дикие травы склонялись и трепетали в такт шагам, а глубины небес простирались над головой, словно водная гладь, и он снова ощутил, что был бы счастлив идти вот так, по этому высокогорному лугу, вечно. Теперь он совершенно не чувствовал усталости. Он, наверно, больше никогда ее не почувствует. Он без конца может вот так идти вперед, ко всему повернувшись спиной.

Девушка звала его по имени. Она произнесла его имя не один раз. Он не хотел останавливаться. Не из-за чего было останавливаться. Но голос ее звучал тонко, резко, как голос морской птицы, и он остановился и оглянулся.

Они уже какое-то время шли под самыми утесами, те нависали прямо над головой, а дорога вела на север и