И все же мне не хотелось бы завершать свою статью на минорной ноте. Ранее я уже говорил, да и отдельными примерами подтверждал, что, к счастью, далеко не вся гуманитарная интеллигенция может быть причислена к обрисованному выше типу. Есть в ее рядах и иные, более трезвые силы, есть по-другому, более глубоко и последовательно мыслящие ее представители и целые группы.

К ним относится, насколько я могу судить, литературовед А. Л. Штейн, издавший в 2002 г. брошюру под названием «Дон Кихот – вечный спутник человечества»[649]. Дойдя до последней страницы, до заключительного абзаца этой брошюры, я поймал себя на том, что автор выражает и некоторые мои мысли.

Приведу этот абзац полностью.

«Многие наши так называемые “демократы”, люди умные и благородные, искренне ратовали за ослабление государственной опеки, за свободу личности, индивидуальную инициативу. Но когда мы видим на московских вокзалах мальчишек 10–12 лет, просящих милостыню или спящих на вокзальных лавках, мы убеждаемся, что благородные намерения этих демократов обернулись не только комическими, но и весьма серьезными и даже трагическими последствиями. Восхищайтесь благородством Дон Кихота, цените его ум и бескорыстие, будьте столь же бескорыстными, как он, но не надо быть Дон Кихотами. Надо обеими ногами стоять на земле, иметь такт жизни и понимать, к чему ведут те или иные, даже самые, казалось бы, благородные действия. Этому, между прочим, и учит нас великий роман Сервантеса»[650].

Если есть и такие гуманитарии – значит, я не одинок в сегодняшнем разобщенном, неустроенном мире.

2010

Ф. Ницше о пирамиде культуры: от подножья к вершине и обратно[651]

Говоря о культурном значении провинции вообще, и современной российской провинции в частности, легко сбиться на банальность и мелодраматизм. Ведь то, что высшие культурные достижения и их творцы рассредоточены по всей нашей обширной стране, что столичное цветение постоянно подпитывается соками от разветвленных корней своих – бесспорная истина; каждому под силу подтвердить её какими-нибудь примерами, а их – множество, один другого нагляднее и трогательнее. Но не лучше ли вместо того, чтобы умиляться и доказывать давно доказанное, перевести разговор в проблемное русло? Сделать это можно по-разному. В частности, путем переноса акцента в словосочетании «культурное значение провинции» с последнего слова на первое. Задумаемся над тем, какие принципиальные задачи стоят перед отечественной культурой (что требует, в свою очередь, понимания её современного состояния и особенностей). А отсюда станет ясно и то, какой вклад в их разрешение может и должна внести провинциальная часть или подсистема культуры России.

Ставя во главу угла понятие культуры, следует для начала дать ему определение. Примем в качестве рабочего определения такую формулировку: культура – это система высших достижений творческой деятельности человека (общества, человечества), передаваемых от индивида к индивиду, от поколения к поколению посредством небиологической, социально-духовной коммуникации; достижений, создающих нить преемственности в человеческой истории, а также составляющих исходную базу для дальнейшего развития творчески-преобразующей деятельности людей. Разумеется, данное общее определение требует развертывания, конкретизации, начиная с подразделения на култьтуру материальную и духовную, и т. д. Нас здесь в первую очередь будет интересовать духовная культура, взятая во всем многообразии её особых сфер (искусство, религия, мораль, наука и пр.) и базисных составляющих (язык, фольклорно-образный фонд, строй мыслей и чувств, преобладающих в данном обществе).

Мы полагаем, что уяснению принципиально-важных и насущных задач отечественной культуры сегодняшнего дня может способствовать обращение к наследию Фридриха Ницше (1844–1900; творческий путь философа завершается 1888-м годом; далее – срыв в душевную болезнь).

Но насколько авторитетен автор «Заратустры» и «Антихриста» для деятелей русской культуры, христианско-православной в своих корнях и основе, в своей преобладающей части? Вопрос резонный и непростой. Творчество Ницше стало известным в России с начала 90-х годов XIX века. Ознакомительный этап был очень краток, за ним последовал период интенсивнейшего критического осмысления его идей. И с кем его сопоставляли? С властителями дум тогдашней русской интеллигенции (по сути, они и наши современники) – Ф. М. Достоевским, Л. Н. Толстым. Это говорит о многом. Не всё бесспорно, не всё приемлемо для нас в идейном наследии каждого из этих трех гигантов (в том числе и в вопросах веры), но нельзя не признать, что все они с огромной силой выразили боли и устремления своего времени, а также предчувствия грядущего. Не только Ницше повлиял на философскую и художественную мысль России; она также (хотя бы в лице Достоевского и Л. Толстого) оказала на него своё воздействие. Как выяснилось, Ницше уловил и запечатлел глубинные тенденции не только западноевропейской культуры, но и восточноевропейской, евразийской – по крайней мере отчасти. Неудивительно поэтому, что в России нашлись свои «ницшеанцы до и без Ницше»: М. Ю. Лермонтов, К. Н. Леонтьев и некоторые другие. Ницше, таким образом, не был совершенно чуждым России. Вступив с ним в активный диалог, плеяда виднейших отечественных деятелей «Серебряного века» фактически приняла его в свой круг. Уже этим оправдано обращение к наследию Ницше в наши дни, на новом порубежье истории.

Основную, системообразующую идею всего ницшевского творчества датский критик Георг Брандес определил как «аристократический радикализм». И сам философ с энтузиазмом одобрил такое определение[652]. Но, думается, на разных частях его творческого наследия идея эта сказалась по-разному. Наиболее непосредственно – в его социально-политических взглядах, в философии же культуры – более опосредованно. Причем, центр тяжести всего ницшевского учения по мнению многих (Томаса Манна, например), да и самого Ницше, находился именно в теории культуры. «Вместо «общества», – писал он, – культурный комплекс — как предмет моего главного интереса (как бы некоторое целое, соотносительное в своих частях)»[653]. К этой-то части и обращали по преимуществу свои взоры деятели «Серебряного века». Сто с лишним лет тому назад они создали традицию усвоения и использования ряда узловых культурфилософских идей Ницше вне прямой связи с главным мировоззренческим пафосом его учения, т. е. в переосмысленном виде.

Вот почему обращение к ницшевскому наследию в обрисованном выше проблемном контексте представляется нам правомерным и целесообразным. Это – обращение к идеям выдающегося культурфилософа Европы в масштабе двух последних столетий, чрезвычайно чуткого к назревающим тектоническим сдвигам в этой области, равно как и к предполагаемым, самым отдаленным их последствиям.

* * *

В системе понятий ницшевской «философии жизни» важное место занимает понятие «сила». Чаще всего оно встречается в категориальной цепи «сила – воля к власти – господство/ подчинение» и т. д., т. е. ему придается антропологическое и социально-политическое звучание. Но сила – это