еще и возможность «производить работу», оказывать мощное воздействие на всё окружающее. Силу можно накапливать и потом расходовать – постепенно или сравнительно быстро.

В этих энергетических по своей природе терминах могут быть интерпретированы, согласно Ницше, и многие процессы в культуре. Так, гений есть сила, накопленная в течение долгого времени, благодаря преемственности ряда поколений. И он же – вспышка, щедрое расходование себя, хотя, может быть, и бесполезное для других, для окружения. Аналог гения – «великое время».

Однако и у того, и у другого есть неотвязная, грозная тень: призрак упадка, декаданса. На пике могущества и величия, сразу за ним может начаться падение, вырождение. Поэтому не следует упиваться могуществом, периодом расцвета. Надо неустанно работать на будущее, накапливать энергию для грядущих взлетов. И активно противодействовать подстерегающей опасности декаданса. (Всё это, кстати сказать, умела и умеет делать российская культурная провинция).

Главная цель устремлений Ницше – высокая культура; он озабочен перспективой её снижения, тем более – злонамеренной подмены культуры подлинной её суррогатами.

О том, что Ницше подверг острой критике либерально-демократические начала общественного развития, противопоставив им жестко-иерархическую организацию социума, всем хорошо известно. Однако у такого противопоставления есть культурфилософский аспект, заслуживающий особого внимания. Можно не разделять социально-политические установки Ницше, но нельзя не признать, что он с большой проницательностью выявляет негативные проявления, сопутствующие процессам демократизации, в том числе и в области культуры.

Что означает столь излюбленный массой «истощённых», «слабых» принцип свободы в культуре? – спрашивает Ницше. Когда его понимают как свободу от любых ограничений (и особенно – от самоограничений), он становится деструктивным началом, дорогой к декадансу. Такая абсолютная свобода есть возможность ускоренно тратить, расточать накопленное ранее, но не созидать, не умножать подлинные ценности. Необходимыми внутренними формами организации культуры, плодотворно развивающейся, являются, по Ницше, авторитет, традиция, цепь поколений, ответственность перед будущим. Ницше знает, что для многих любителей безбрежной свободы все перечисленные понятия – «узда», но такую узду он считает желательной и благотворной. Есть и такие, любители свободы, пишет он, «для кого никакая узда не была бы слишком строгой — это имеет место in politics, это имеет место в искусстве» [II, 617][654]. (И разве, заметим из нашего сегодня, он не прав?).

Для эффективного накопления сил культуре нужны также внешние формы организации. Среди них особая роль принадлежит государству. Сопоставляя культуру и политику, Ницше отдает приоритет первой. Главным «остается культура» [II, 591]. Но, подвергая жестокой критике определенные типы государства (в частности, Германскую империю времен Бисмарка), он высоко ценит Римскую империю – «великую организацию общества» [II, 687], колыбель (наряду с Грецией) европейской культуры. И вообще – тот тип государства, который служит «теплицей» для «сильной породы людей» [II, 615]. Только государство, создающее условия для развития высшей культуры, оправдано в его глазах.

Всё подлинно высокое в культуре является, согласно Ницше, унаследованным и привитым, т. е. сформированным эволюционно, преемственно при воздействии определенных внешних форм организации. Вместе с тем, предвидя опасность трактовки внешних воздействий в духе механицизма, он вводит еще один важный постулат: принцип органичности развития подлинной культуры.

Главный предмет ницшевских забот, как уже говорилось, – высокая культура. Истинно же высоким в ней может быть признано, по его убеждению, только то, что самостоятельно и прочно усвоено в естественном процессе жизни. Остальное – только суррогат. И тем более выпадает из сферы подлинной культуры то, что просто приобретено в собственность по законам рынка.

Пример того, что может дать провинция в плане культурной «органики», был известен ему по собственному опыту – знаменитая Пфорта, воспитанником которой был и он сам. Превосходную характеристику этой «ученой школы», расположенной в старинном монастыре близ г. Наумбурга, нам оставил Ф. Ф. Зелинский[655]. Пфорта представляла собой, по существу, интернат для одаренных детей, которые выходили из стен школы с прекрасным знанием древних языков и всего филологического цикла наук; по объему специальных знаний они стояли на уровне университетских студентов-филологов. Для самого Ницше самым примечательным в Пфорте были знающие, высокоавторитетные педагоги. «По личностям» их, писал он впоследствии, «я себе составлял суждение об их науке». Это были «люди со свободным взором и свежим стремлением…»[656].

С высоты представлений об органичности овладения культурой Ницше подвергал резкой критике педагогические методы, восторжествовавшие в немецких университетах его времени. «Чудовищный объем наук», преподаваемых в них, не позволял проявиться и развиться наиболее одаренным, глубоким натурам. Дух утилитаризма, прагматизма, пронизывающий весь учебный процесс, порождал атмосферу всеобщей торопливости, гонки, спешки и в целом вел к обездушиванию высшего образования. Вместо органичного усвоения культуры торжествовала «дрессировка». Вместо полноценных деятелей культуры государство, общество получали массу сноровистых ремесленников, посредственностей, которые затем сами становились орудием понижения уровня культуры.

Ницше доказывает, что прямое духовное воздействие на воспитуемых (то, что К. Маркс где-то назвал «обработкой людей людьми») не может быть признано адекватным и эффективным методом культурного воспитания. Как показывает пример Древней Греции, воспитывать должны не только слово и дух, но и предметы материальной среды, вся окружающая обстановка. У греков устремленность к определенным культурным целям пронизывала весь процесс, всю организацию их жизни. И только поэтому они смогли выработать тип воистину красивого человека и утвердить в жизни высокую духовность. Начинать воспитание надо, считает Ницше, с материальных предпосылок желаемых духовных результатов, а не с непосредственного форсирования духовных процессов. Духовное устремление сначала должно материализоваться во всем строе жизни, человеческого быта, и только через ряд поколений систематическое воздействие телесного характера перельется в духовную сферу. Такой переход, перелив будет органичным, следовательно – формирующим действительно высшую культуру.

Что касается духовной стороны воспитания, то ей Ницше тоже воздает должное – на своем месте, с учетом всего жизненного контекста. Главным предусловием культурного воспитания философ считал наличие достойных воспитателей. Именно с крайней малочисленностью таковых он связывал упадок современной ему немецкой культуры. Воспитатели юношества сами должны быть воспитаны – прежде всего в духе самоценности (а не служебности) культуры. «Высшие» суть камертон культуры, её эталонное воплощение для других; их нисхождение с достигнутого уровня должно стать невозможным, немыслимым.

В делах духа необходима, по Ницше, «серьезность». В качестве синонимов последней называются также «глубина», «страсть». Создание атмосферы серьезности в культуре – дело воспитателей, их призвание (хотя лучшие из них избегают патетики этого слова). Если пафос серьезности выветривается, исчезает – это недобрый знак. Большинству современных Ницше немецких культурных деятелей недостает, по его словам, «страсти в этих вещах, они не страдают». «Нужно вблизи увидеть роковое, больше того – нужно пережить его на себе, почти дойти до гибели, чтобы с ним уже не шутить