Непривычные для этого времени года тучи посеребрили небо, а за ними катилось по своему извечному пути невидимое солнце. В прохладном воздухе вились жалящие насекомые, плясали в приглушённом свете над старым торговым трактом, по которому ехали Геборик и его товарищи, тучами взмывали им навстречу.

Кони фыркали, чтобы очистить ноздри от мошкары, кожа на их шеях и боках подрагивала. Скиллара быстро продвигалась по своему внушительному списку разнообразных ругательств и проклятий, отгоняя насекомых клубами дыма из трубки. Фелисин Младшая делала то же самое, только молчала. Резчик ехал впереди. Геборик вдруг осознал, что юноша одновременно и поднимает орды мошкары, и благополучно минует их.

Похоже, Скиллара тоже это заметила.

– Почему он там, а не здесь? Тогда бы кровные слепни и блох-клещи всех нас мучили, а не… не этот кошмар!

Геборик промолчал. Серожаб скакал вдоль южного края дороги, не отставал. Вокруг раскинулась поросшая кустарником равнина, на севере вздыбилась гряда холмов – последний хвост горной гряды, хранившей мёртвый город.

Наследие Икария. Словно бог, которого выпустили бродить по земле, он оставлял за собой кровавые следы. Таких созданий нужно убивать. Такие создания – чудовища. А вот Фэнер – Фэнер просто исчез. Когда Бога-Вепря насильно увлекли в этот мир, бóльшая часть его силы пропала. Показаться значило бы напрашиваться на собственное уничтожение. Охотники всегда найдутся. Нужно придумать, найти способ отправить Фэнера обратно. А если Тричу это придётся не по вкусу – его проблемы. Вепрь и Волк могут поделить трон Войны. Это даже разумно. Всегда ведь в войне есть две стороны. Мы и они, и никому нельзя по справедливости отказать в вере. Да, здесь крылась тонкая симметрия.

– Верно, – проговорил Геборик, – я никогда не верил в единые ответы, никогда не верил в… в такой решительный раскол единства. Сила может обладать десятком тысяч лиц, но взгляд у них всех – один и тот же. – Он покосился на Скиллару и Фелисин, которые недоумённо уставились на жреца. – Нет никакого различия: говорить вслух или про себя – всё равно никто не слушает.

– Трудно слушать, – буркнула Скиллара, – когда ты несёшь непонятно что.

– Чтобы понять, нужно приложить усилие.

– О, я тебе сейчас скажу понятное, старик. Дети – женское проклятье! Сначала тяжесть внутри, а потом – снаружи. И сколько её тащить? Нет, не дни, не месяцы, даже не годы. Десятилетия. Лучше бы младенцы рождались хвостатыми и четвероногими, а потом радостно убегали бы в какую-нибудь нору в земле. Лучше бы сами могли о себе позаботиться, как только вырвутся наружу. Вот это было бы понятно и разумно.

– Если бы так было, – проговорила Фелисин, – не нужны были бы семьи, деревни, поселения и города. Мы бы все жили в диком лесу.

– А так, – прошипела Скиллара, – живём в тюрьме. Мы, женщины, во всяком случае.

– Не может же всё быть настолько плохо, – не сдавалась Фелисин.

– Ничего не поделаешь, – проговорил Геборик. – Всем нам выпадает своя жизнь, вот и всё. Иногда мы сами делаем выбор, но чаще – его уже сделали за нас.

– Ну, конечно, – парировала Скиллара. – Тебе-то почему так не думать? Но только посмотри на это дурацкое путешествие, Геборик. Не спорю, сначала мы просто бежали из Рараку, когда треклятое море вдруг вылилось прямо из песка. А потом этот идиот, жрец Тени, и ещё Резчик, и вдруг мы все потащились за тобой. Куда? На Отатараловый остров. Зачем? Кто знает, но это всё как-то связано с этими твоими призрачными руками, надо, мол, исправить несправедливость. А теперь я беременна.

– А последнее-то как с этим связано? – возмутилась Фелисин.

– Связано и всё! И я не собираюсь ничего объяснять! Ох, нижние боги, я сейчас просто задохнусь от этих проклятых мошек! Резчик! А ну вернись сюда, безмозглый увалень!

Геборика насмешило ошарашенное выражение лица юноши, когда тот обернулся на крик.

Даруджиец натянул поводья и подождал.

Когда подоспели остальные, он уже ругался и вовсю бил на себе насекомых.

– Вот теперь ты знаешь, как мы себя чувствуем, – проворчала Скиллара.

– Нужно ускориться, – заявил Резчик. – Всем такой план годится? И лошадям на пользу пойдёт. Им нужно размяться.

Думаю, нам всем это нужно.

– Задавай скорость, Резчик. Уверен, что Серожаб не отстанет.

– Он прыгает с открытым ртом, – сообщила Скиллара.

– Может, нам всем так попробовать? – предложила Фелисин.

– Ха! У меня уже достаточно животных в животе!

Ни один бог не заслуживает своих поклонников. Во всех смыслах это неравные отношения, как не уставал повторять себе Геборик. Смертные могут всю взрослую жизнь посвятить цели единения со своим божеством – и что они получают в награду за такое ревностное служение? Немного, в лучшем случае; чаще – совсем ничего. Неужели призрачного касания кого-то, чего-то куда более могущественного – довольно?

Когда я коснулся Фэнера…

Геборик вдруг понял, что Богу-Вепрю куда лучше послужило бы его равнодушие. Эта мысль взрезала его, как зазубренная пила, как тупой нож, – никакой гладкости, никакой точности – и, когда Резчик поскакал карьером по дороге, Геборик смог лишь оскалить зубы в суровой гримасе, чтобы защититься от душевной боли.

Из которой поднялся немолчный шёпот голосов – умоляющих, упрашивающих, требующих. Того, что он не мог дать. Неужели так себя чувствуют боги? Тонут в бесчисленных молитвах, в требованиях благословить, даровать спасение мириадам заблудших душ? Их так много, что бог может лишь отшатнуться, оглушённый и ошеломлённый, и отвечать всем молящим голосам одним лишь молчанием.

Но спасение, искупление – это не дар. Искупление нужно заслужить.

Потому мы и скачем теперь…

Скиллара натянула поводья, оказавшись вровень с Резчиком. И принялась рассматривать его, пока юноша не заметил этого и не повернул голову.

– Что? Что случилось?

– А кто сказал, будто что-то случилось?

– Ну, ты в последнее время озвучила довольно длинный список жалоб, Скиллара.

– Нет, это был короткий список. Я просто люблю повторять всё по несколько раз.

Резчик вздохнул, затем пожал плечами:

– Нам до побережья осталась где-то неделя пути. Я уже не уверен, что хорошая мысль была добираться по суше… хоть и по безлюдным землям. Всё время приходится экономить съестные припасы, и все мы от этого страдаем, кроме, может быть, тебя и Серожаба. И мы стали совсем перепуганные, прячемся от каждой тени, от всякого следа в пыли и от каждого постоялого двора. – Он покачал головой. – Никто за нами не гонится. Никто. Всем плевать, куда мы направляемся и зачем.

– А что, если ты ошибаешься? – спросила Скиллара.

Она намотала поводья на луку седла и принялась заново набивать трубку. Лошадь оступилась, так что её подбросило. Скиллара вздрогнула.