– Дам тебе совет, Резчик. Если когда-нибудь забеременеешь, на лошадях не стоит ездить.

– Постараюсь запомнить, – отозвался он. – Но ты права. Я могу ошибаться. Но думаю, что я прав. Мы не слишком-то быстро едем, так что, если бы охотники хотели, давно бы уже нас нагнали.

На это у Скиллары был очевидный ответ, но она оставила его при себе.

– Ты по сторонам смотрел, Резчик? По пути? Долгие недели в безлюдной пустоши?

– Только если нужда была, а что?

– Геборик избрал этот маршрут, но не случайно. Само собой, теперь тут пустошь, но не всегда так было. Я начала обращать внимание на знаки – и не только очевидные, вроде руин города, мимо которых мы проезжали. Мы едем по старым дорогам – дорогам, которые прежде были широкими, ровными, часто насыпными. Дороги, построенные цивилизацией, которой больше нет. Или вот, взгляни на тот участок. – Она указала рукой на юг. – Видишь неровность? Это борозды, старые, почти совсем выветренные, но когда свет удлиняется, можно различить. Когда-то это была распаханная, плодородная земля. И такое я замечаю уже не первую неделю, Резчик. Маршрут Геборика ведёт нас по костям мёртвой эпохи. Почему?

– А почему бы тебе его самого не спросить?

– Не хочу.

– Ну, раз уж он едет следом за нами, то, наверное, услышал твой вопрос, Скиллара.

– Не важно. Я тебя спросила.

– Да не знаю я, почему.

– А я знаю, – отозвалась она.

– Вот как. Ладно, так скажи, почему?

– Геборику нравятся кошмары. Вот почему.

Резчик посмотрел ей в глаза, а затем вывернулся в седле и взглянул на Геборика.

Тот молчал.

– Смерть и умирание, – продолжила Скиллара. – Мы высасываем землю досуха. Выжимаем весь цвет из пейзажа, даже если пейзаж этот – райский. И точно так же мы поступаем друг с другом. Убиваем друг друга. Даже в лагере Ша'ик были свои уровни, иерархия, чтобы каждый знал своё место.

– Об этом ты мне можешь не рассказывать, – буркнул Резчик. – Я в таком месте сам жил, в Даруджистане.

– Я не закончила. Поэтому Бидитал и находил последовательниц для своего культа. Силу ему давала несправедливость, неравенство, то, что негодяи всегда одерживают верх. Понимаешь ли, Бидитал и сам был когда-то одним из таких негодяев. Наслаждался своей властью, но затем явились малазанцы и всё разрушили, и Бидиталу пришлось пуститься в бега, стать зайцем, улепётывающим от стаи волков. Сам он хотел только вернуть всё, как было, вернуть себе власть, только для этого и был создан культ. Проблема в другом: то ли ему повезло, то ли Бидитал оказался гением, потому что сама идея, пронизавшая его культ – не жестокие ритуалы, которые он навязывал, но сама идеология – попала точно в цель. Достигла сердец обездоленных, в том-то и состояла её гениальность…

– Это была не его идея, – проговорил позади Геборик.

– А чья же? – спросил Резчик.

– Это учение принадлежит Увечному Богу. Скованному. Созданию искалеченному, преданному, страждущему, несовершенному так же, как несовершенны уличные попрошайки, беспризорники, физически и духовно увечные люди. И он даровал им надежду, обещание чего-то лучшего по ту сторону смерти – тот самый рай, о котором говорила Скиллара, но такой, что мы не сможем его изуродовать. Иными словами, мечту о мире, неуязвимом для наших врождённых пороков, естественной алчности – и, как следствие, жить в нём значит совлечь с себя всю эту алчность, все эти пороки. Нужно лишь умереть.

– Тебе не страшно, Геборик? – спросила Скиллара. – Ты описал чрезвычайно привлекательную веру.

– Да. Тем не менее, если в сердце её кроется ложь, мы должны обратить истину в оружие, которое в конце концов пронзит и самого Увечного Бога. Отказаться от этого, последнего деяния значило бы смириться с самой великой несправедливостью в мире, с самым жестоким неравенством и самым глубоким предательством, какое только можно себе представить.

– Если это ложь, – повторила Скиллара. – Но ложь ли это? Откуда тебе знать?

– Женщина, если искупление даётся даром, то всё, что мы делаем здесь и сейчас, лишено всякого смысла.

– Что ж, быть может, так и есть.

– Тогда нет смысла и оправдывать что бы то ни было – само оправдание станет ненужным. Так ты погружаешься в анархию, погружаешься в сам хаос.

Женщина покачала головой:

– Нет, ибо есть сила более могущественная, чем всё это.

– Да? – встрепенулся Резчик. – Какая?

Скиллара рассмеялась:

– То, о чём я говорила прежде. – Она вновь указала на древнее распаханное поле. – Оглянись, Резчик. Оглянись по сторонам.

Искарал Прыщ потянул за толстые нити паутины, опутавшей широкую грудь Маппо Коротышки.

– Убери это, треклятая карга! Прежде чем он проснётся. Ты и твоя проклятая луна – смотри, скоро дождь пойдёт. Это пустыня – откуда тут взяться дождю? Это всё ты виновата. – Он злобно ухмыльнулся и поднял взгляд. – Она-то и не подозревает, корова безмозглая. А-а-а, жду не дождусь.

Выпрямившись, он поспешил обратно к длинной бамбуковой палке, которую нашёл здесь – бамбук, здесь, о боги, – и снова принялся прокручивать дырочки для крепления в нижней части. Колечки из перекрученной проволоки, закреплённые на равном расстоянии друг от друга влажной леской из кишки. Резная, отполированная деревянная катушка и примерно пол-лиги волос Могоры, сплетённых и свалянных, крепких настолько, чтобы подсечь и выловить что угодно, даже безмозглую корову, которая возится на мелководье. Да, придётся, конечно, подождать годик-другой, пока малыши как следует не подрастут. Может, придётся добавить ещё кого-то покрупнее – в затопленном мире он видал гигантских сомов, в том, где ещё жуткие твари бродили по берегу. Искарал Прыщ задрожал от этого воспоминания, но настоящий рыбак понял бы: на что только не пойдёт истинный удильщик, лишь бы обеспечить себе достойный улов. Даже убьёт, если потребуется, парочку демонов. Спору нет, та вылазка получилась несколько скомканной. Но зато он вернулся домой со связкой трофеев!

В детстве он хотел обучиться искусству рыбалки с удочкой, но женщины и старейшины не согласились: нет, только запруды, только садки да сети. Это просто сбор урожая, а не рыбалка, но юный Искарал Прыщ, который однажды сбежал из деревни с караваном и видел чудеса Ли-Хэна – целых полтора дня, прежде чем прабабушка не отыскала его и не отволокла визжащего, как поросёнок, ребёнка обратно – что ж, Искарал Прыщ обнаружил совершенное выражение изысканного хищничества, выражение, которое – как всем известно – идеально подходит мужчине.

Скоро, очень скоро и сам он, и его мул получат великолепное оправдание, чтобы сбегать из дому, из этого старого храма. Я на рыбалку, дорогая. Ах, как он мечтал произнести наконец эти слова.

– Ты – идиот, – заявила Могора.

– Хитроумный идиот, женщина, а значит – куда умней тебя. – Он помолчал, разглядывая Могору, затем сказал: – Теперь осталось только дождаться, покуда она уснёт, чтобы срезать всё её волосы – она и не заметит, у нас тут серебряных зеркал нету, верно? Все смешаю, волоски с головы, из ушей, из подмышек, из…