Была уже совсем смешная история, вполне российская. Я уж не знаю, как это делалось бюрократически и практически, но в 2003–2004 годах “Сибнефть” каким-то образом участвовала в президентской кампании Владимира Владимировича Путина, и одновременно “Сибнефть” финансировала Бориса, продолжала платить ему деньги, на которые он развертывал всю свою кампанию против Владимира Владимировича Путина.

А: Поэтому одна из задач власти была – прекратить финансирование Березовского.

Ф: Правильно. Получалось, что Березовский всей этой деятельностью занимается на деньги Абрамовича. А когда уже наконец Абрамович выкупил свои вторые 50 процентов у Березовского – из-за чего потом Березовский судился с Абрамовичем, как все мы знаем, – из этого платежа была вычтена некая сумма денег. Кажется, 125 миллионов.

А: Потраченных на что?

Ф: Вот и Борис спросил (они общались через Бадри): “А почему на 125 миллионов меньше?” И Абрамович через Бадри ответил: “250 миллионов потрачены на предвыборную кампанию Путина. Мы же оплачиваем пополам предвыборную кампанию, так что 125 твои, 125 – мои”. То есть на весь абсурд еще наложилось и то, что под конец Абрамович вычитал у Березовского 125 миллионов, которые теперь уже Березовский потратил на предвыборную кампанию Путина. Но в принципе вся эта система на самом деле была заложена Березовским.

А: Надо сказать, что у него были вполне успешные последователи. Например, еще Чубайс, будучи главой президентской администрации, начал устраивать совещания по телевидению по пятницам, и до сих пор это продолжается.

Ф: В каком-то смысле это легло на благоприятную почву: для большого числа людей то, что придумал Березовский, оказалось очень удобно. Манипулирование телевидением – это, конечно, идея Березовского.

А: Не думаю, что он был один. Без него хватало манипуляторов.

Ф: Понятно, что потом уже Березовский пытался как-то всем этим людям немножко отомстить. Помню, в одном из последних интервью он сказал, что идея использовать “Курск” против Путина – это была идея Эрнста. Я как раз уверен, что это не была идея Эрнста.

А: Думаю, что вряд ли.

Ф: Я уверен, что это была идея Березовского и что он просто в этом интервью пытался Эрнсту немножко испортить жизнь, как он себе это представлял.

А: Когда Борис оказался в Лондоне, его политические взгляды, его идеология как-то изменились?

Ф: Он все время придумывал какие-то схемы, какие-то махинации. Подгонял под это идеологию, там тоже придумывал на ровном месте, и некорректно, и неправильно. Этот вот блок либералов и ультраправых националистов.

А: Проханов к нему ездил в Лондон. Вы с Прохановым общались у Березовского?

Ф: Проханов в жизни очень и очень симпатичный и интеллигентный человек. Есть какая-то категория политиков, и не только политиков, которые и в жизни, и по существу хамы. А Проханов был абсолютно нормальный, адекватный человек. У него просто другая идеология и философия, а во всем остальном с ним можно было общаться. Были какие-то, с которыми нельзя.

И отсюда потом родилась достаточно авантюрная попытка. Это история с Рыбкиным. Я, правда, о саботаже выборов 2004 года узнал постфактум.

А: В чем была идея?

Ф: Идея заключалась в том, что Рыбкин исчезает на время выборов, и, поскольку один из кандидатов исчез – а по утверждению Березовского, это не просто кандидат, а главный кандидат, потому что за ним стоит мощнейшая партия “Либеральная Россия”, – выборы нельзя считать действительными. В этом была идея.

Как рассказывал Борис, в самый последний момент, когда Рыбкин уже был в Украине, кто-то ему нашептал на ухо: “Ты что, дурак, делаешь? Тебя ж просто хотят убить и труп закопать. И вот тогда уже выборов точно не будет”.

А: И он сбежал.

Ф: Рыбкин подумал, что, может, в этом нашептывании есть доля истины, испугался и объявился.

А: Они с Березовским после этого не общались?

Ф: Не думаю, что после этого Рыбкин летал в Лондон. Хотя, может быть, и летал один или два раза. Они общались по телефону, это я знаю. Но, в общем, после этого никакого серьезного общения у них не было. Березовский всегда держал Рыбкина как такого карманного президента, которого в случае чего он будет ставить. Этим искусством организации победы своего президента Березовский, как он считал, овладел. И отчасти, может быть, он им и овладел.

Но мне в какой-то момент показалось и, наверное, правильно показалось, что энергия Березовского приводит к победе, только когда это совпадает с вектором движения власти.

А: И с тем, чего хочет история.

Ф: Чего хочет история – это отдельный вопрос. Но Березовский вместе с Кремлем в состоянии чего-то достичь, а Березовский в оппозиции не может достичь ничего. Потому что суетливый блицкриг Березовского, когда на самом деле он ни на чем не способен реально сосредоточиться, может действовать как дополнительный элемент к вектору движения Кремля. А оппозиция – это вещь долгая, это осада. И, конечно, Березовского на это не хватало.

П: В конце 1990-х я гораздо чаще виделся с Бадри, чем с Борисом, пока Борис не уехал. Дважды я с ним летал на самолете в Нью-Йорк, и там были очень интересные разговоры о том, как он видит Россию, как он относится к России. Это было перед отъездом.

Он был чрезвычайно оптимистичен в отношении России. Говорил, что это необыкновенно талантливый народ, что его ожидает великое будущее. То есть ничего негативного вообще не говорил. Это было необычно по сравнению со многими другими, которые кривили рожи. Причем он сам заводился, и из него просто извергалось это: Россия, Россия, Россия.

Потом он был вынужден уехать. Когда я приезжал в Англию, а приезжал я довольно часто, он меня всегда находил. То есть я понимаю, что ему было интересно со мной разговаривать, что Борис ко мне, насколько мог, хорошо относился, уважал. Но все равно удивительно, как он меня каждый раз находил, и потом мы с ним обязательно ужинали и долго разговаривали о том, о сем. Он высказывал свои мысли по поводу того, что будет в России: что не сегодня-завтра скинут Путина.

А: Да, это у него была idée fixe.

П: Это было просто что-то совершенно невероятное! С Бадри Патаркацишвили у меня были гораздо более близкие отношения. Как-то Бадри пригласил меня в свое поместье там, в Англии, и Боря позвонил и сказал: “Я тоже хочу приехать”. Приехал, поужинали – потом: “Пойдемте, с вами отдельно мне надо поговорить”, – и опять пошли политические разговоры.