Он был страшно удивлен, когда я ему сказал, что это, вообще говоря, вроде как у Канта было. Потребовал немедленно доставить ему “Критику чистого разума”.

А: То есть он стал задумываться?

Д: Эта задумчивость была не внутренней, не интроспективной. Это была такая задумчивость, которая сначала как-то проходила мимо него, а потом он ее выплескивал наружу и заставлял всех в этом участвовать. Это было чисто Борино.

А: Скажи два слова про Владимира Владимировича. В каких они с Борей были отношениях?

Г: Отношения были добрые. Просто вокруг было слишком много желающих разрушить эти отношения.

А: Путин, мне кажется, всегда относился к Боре с симпатией. Так часто бывает, что отношения начинаются со скандала – я имею в виду тот первый эпизод в Петербурге, – а потом становятся хорошими. Как ты считаешь, как Боря ухитрился оказаться в оппозиции? Ты же наверняка на эту тему думала сама и с ним разговаривала.

Г: Во-первых, он почему-то не придал значения вот какому обстоятельству. Когда началась предвыборная кампания 1999 года, Юмашев, Дьяченко[207], Волошин поставили ему ультиматум, а Рома передал: он должен уехать из страны, чтобы никак с этим не ассоциироваться. Это было сразу после парламентских выборов 1999 года, когда он избирался депутатом.

А: Почему? Об этом ультиматуме никто из них – ни Волошин, ни Юмашев – ничего не говорил.

Г: Потому что он toxic. Все, что связано с именем Березовского, – скандально, негативно, и поэтому ни в коем случае нельзя, чтобы с его именем ассоциировалась предвыборная кампания.

А: И фамилия Путина?

Г: Да. Он сначала уехал на месяц, потом приехал на свой день рождения и опять уехал еще на полтора месяца.

А: Но этого было недостаточно, чтобы уйти в оппозицию. Как он оказался против Путина? С чего бы это?

Г: Вот с чего бы это, Петя?!

А: Я считаю, что у него крышу снесло.

Г: Нет, ну человека отдалили от процесса.

А: Ну, отдалили и отдалили… Сиди себе тихо.

Г: Это у тебя ассоциируется с Борей – “сиди тихо”?

А: То есть это обида?

Г: Это даже не обида была. Боря, конечно, очень хотел, чтобы избрали Путина, поэтому ради этого он и уехал. И он не принимал участия, никак не проявлялся. Вот вам инструмент – ОРТ, пользуйтесь, ребята! Ребята научились этим пользоваться и сказали: “А зачем же нам Боря, если мы можем без него?” Боря сказал: “Я готов вообще отдать ОРТ государству. Пожалуйста”. Боря был воодушевлен, что Путина избрали. Он считал это частично своей победой, несмотря на то, что практически был отдален от процесса.

А: Почему вообще они стали его выкидывать? Зависть, ревность или что?

Г: Я думаю, что всё вместе. Чьи-то комплексы.

А: Борис был расстроен, удивлен? Как он отреагировал?

Г: Он очень долго этого не понимал, даже когда уже приехал сюда. Он не понимал, какие процессы произошли за время его отсутствия.

А: Ты считаешь, что он обиделся?

Г: Нет… Мне трудно сказать. Он не обиделся, Петя, просто за это время произошло очень много всяких событий.

А: Каких? В марте происходят выборы, Боря где-то за границей, Боря приезжает, Боря уезжает, у Бори ОРТ. Ну, живи себе и живи! А он совершенно неожиданно начинает что-то делать. Во-первых, он написал Путину письмо, потом начинается “Курск”. Как все это получилось?

Г: Подожди…

А: История с “Курском”, мне кажется, Путина сильно обидела, и он посчитал, что это предательство, удар в спину. Боря, видимо, просто не понимал, что делает. Я имею в виду, когда показали, что Путин не приехал, а потом в Видяево направили Доренко, и он сделал там очень антивластное интервью.

Г: Да, только Боря не рулил этими процессами.

А: Ну, в тот момент Боря еще был на ОРТ.

Г: Он никогда не был во главе ОРТ. Да, у него еще были акции. Но этим невозможно было рулить так, как вы это понимаете сейчас. Он вообще очень редко вмешивался в эти процессы. У него была такая стилистика. В какие-то локальные истории – Лужков, Примаков – да.

А: Я считаю, что история с “Курском” – полностью его история. Все считали, что Доренко – полностью человек Березовского. Так они это видели.

Г: Ну хорошо, каждый видит по-своему… Безусловно, история с “Курском” была первым испытанием – и для власти, и для Владимира Владимировича как президента, и для телевидения, которое оказалось уже в новой стране. Я думаю, что там была и та сторона права, и эта. Просто еще не было баланса между этими сторонами. Владимир Владимирович был не готов к этой истории, не знал, как реагировать, а телевидение реагировало так, как реагировало бы в середине 90-х. Но то, что Доренко не был управляемым, – это совершенно точно. Он в своем роде сумасшедший, и им трудно, практически невозможно рулить.

А: Ты считаешь, что Доренко не пытался уловить общий фон настроения Березовского?

Г: Нет. Слушай, уже тогда на ОРТ видели отношение к Боре, и они уже начали отстраняться. Поэтому очень странно предположить, что руководство компании ОРТ отстраняется, а один сумасшедший журналист Доренко слушается Борю.

А: Хорошо… А ты считаешь, Боря своим поведением давал повод от него отстраниться?

Г: Боря своим поведением провоцировал на не всегда адекватную реакцию.

А: Боря в какой-то момент начал считать, что он точно лучше всех все понимает. Я понимаю Волошина и Юмашева и даже Владимира Владимировича, которых это, конечно, не могло не раздражать. С этим ты согласна?

Г: Был еще один важный момент, когда он ушел из Думы. Это было за месяц до “Курска”. Если ты вспомнишь, почему он ушел, – он был не согласен, во-первых, с созданием семи федеральных округов. А во-вторых, с назначением губернаторов. Он считал, что это нарушение Конституции.

А: Насколько я знаю, он тогда был у Путина и изложил Путину свою позицию. И Путин с ним не согласился. Да, но это разве повод уйти из Думы?

Г: Почему он устроил такой демарш? Не знаю.

А: Вы в 2001-м переехали в Англию?