Благодаря расположению на экваторе с июня по октябрь солнце находится на северной стороне горы. В это время южные склоны покрыты снегом и льдом. С декабря по март ситуация кардинально меняется. Теперь «зима» наступает на северной стороне. Именно в эти временные отрезки, совпадающие с сухими сезонами – с января по начало марта и с июля по начало октября, – рекомендуется совершать восхождения.

За климатическими изменениями на горе следит метеостанция, забравшаяся на трехкилометровую высоту. Туда мы с Полом и пришли. Рядом с приборами, фиксировавшими солнечную активность, атмосферное давление, количество осадков, стоял деревянный домик. В единственной комнате с двухъярусными нарами по периметру, к счастью, оказался камин. Но даже с его помощью ночью согреться не удалось. Холод был особый: всепроникающий и неистребимый.

Утром по росе двинулись выше. Крутизна росла, а дорога очень скоро кончилась. Дальше шла тропа, порой едва заметная. Быстро менялась растительность. Вековой лес исчез, уступив место сначала небольшим можжевельникам, а потом траве: роскошной, шелковистой и мягкой на вид, но очень жесткой на ощупь. Над ней возвышались странные растения, которые местные жители называли «страусиными перьями» и «водосборной капустой». На самом деле это лилипут крестовник, превратившийся в Африке в великана. Его листья, между которыми всегда можно найти воду, в самом деле похожи на перья страуса. Постепенно отмирая, они как бы создают теплую шубу, из которой вверх тянутся новые побеги. На горе Кения крестовник достигает пяти-шести метров. Еще выше вытягиваются лобелии, чьи мертвые старые листья также укутывают растение и спасают его от ночных холодов.

Тот, кому удалось выжить, обзавелся мощной защитой. Особый вид горных хорьков даманов, встречающийся только на горе Кения, появляется из чрева матери уже покрытый густой шерстью. Неудивительно, что эти неуклюжие толстые зверьки размером с кошку в изобилии водятся на высотах, немыслимых для других животных.

Нам повезло. Во время восхождения небо было ясным. Под ногами то и дело возникали лужи, но их почти всегда можно было обойти или перепрыгнуть. Когда над горой проливается дождь, а такое часто случается даже в сухой сезон, склоны превращаются в труднопроходимое месиво, а то и в сплошной поток воды.

Перевалив через хребет, мы спустились в долину, перешли по камням через быстрый ручей и вскоре увидели длинный каменный барак с железной крышей – последнее пристанище перед рывком на Ленану. У дома, в ожидании очередной порции отбросов, резвились жирные даманы, а вокруг расстилалась равнина, залитая солнечным светом, покрытая сочной травой, а кое-где украшенная каменными глыбами и прелестными кристально чистыми озерцами. День был в самом разгаре, остатки облаков рассеялись, перед нами во всей красе открылся блистающий пик. Надпись перед лагерем подсказывала, что до него оставалось подниматься меньше километра. Но, глядя на уходившие ввысь каменистые склоны, не верилось, что туда можно добраться без ледоруба и веревки.

…Пол разбудил ровно в три ночи. Рядом, в пляшущем свете ручных фонариков, проворно и споро, как на военных учениях, одевалась группа немецких туристов. На улице стояла морозная безветренная погода. Ярко светила луна. Впереди, дружно втыкая в заледеневший грунт палки, отбивали ритм немцы. Сзади неумолимо надвигалась еще одна германская группа. Оставалось покориться мерной тевтонской поступи и, двигаясь по проложенному авангардом серпантину, карабкаться все выше и выше, к мерцавшим над хребтом звездам.

Стоило подняться на сотню метров, как от растительности не осталось и следа. Вокруг расстилалась одна темная, безжизненная, промерзшая пустыня. Сильный ветер заставил поднять капюшон куртки. Из-за разреженного воздуха каждое движение требовало гораздо больших усилий, чем обычно, но Пол научил нас экономить энергию. Мы не торопились. Шагали сосредоточенно, молча, ровно, стараясь сначала наступать на пятку, а затем переносить вес на носок.

Передохнув на уступе, двинулись дальше. Тропа вывела на гребень. Слева, на противоположном склоне, белел ледник – грозный, величественный, равнодушный. В голове сама собой зазвучала музыка. Но не мелодичное оркестровое вступление ко второй части скрипичного концерта Брамса, обычно приходившее на ум при виде гор, а отрывистая какофония струнного трио Антона фон Веберна. На высоте звуки, раньше казавшиеся случайными и хаотичными, обрели стройность и гармонию. «Не зря Веберн так любил Альпы», – пронеслось в голове.

За грудой валунов показался еще один склон. Перед ним стоял игрушечный домик – «Австрийская хижина», названный так потому, что в 1973 году его построили австрийцы в благодарность за спасение сорвавшегося с пика соотечественника. В домике было жарко, тесно и шумно. Воздух прогорк от керосинок. На полках под потолком шевелились проведшие здесь ночь люди и скреблись вездесущие даманы.

Выпив по кружке горячего чая, мы выбежали наружу. Небо окрашивалось в багровые тона. Надо было спешить. На оставшиеся до вершины 200 метров, обычно занимающие час, ушло не больше получаса. Сердца выпрыгивали, ноги дрожали, воздуха отчаянно не хватало, но мы успели вовремя. Едва выбрались на маленькую плоскую, продуваемую всеми ветрами площадку пика Ленана, как навстречу из-за горизонта выкатился солнечный диск.

Отсюда, сверху, можно было рассмотреть все: «Австрийскую хижину», лагерь-барак, солнечную долину, а еще дальше явственно виднелся крошечный холмик со спиленным верхом.

– Килиманджаро, – сказал, затянувшись сигаретой, Пол. – Две самые высокие вершины Африки разделяет почти 400 километров, но при хорошей погоде они могут друг с другом поздороваться.

Настало время спросить, что же значит название горы, давшее имя стране.

– Белая гора, – ответил проводник. – Только не на моем родном гикую, а на масайском. А Ленана – имя вождя масаев. Предателя, дружившего с англичанами.

Обратный путь занял значительно меньше времени. Всю дорогу мы почти бежали, лишь изредка делая остановки. С наслаждением скинув на метеостанции опостылевшие тяжелые ботинки, довольные и гордые собой от сверхскоростного спуска, мы приготовились ждать носильщиков, вышедших из лагеря-барака вслед за нами. Но нас посрамили. Нагруженные рюкзаками ребята не только вернулись раньше, но и успели приготовить обед.

Назад нас везли на джипе. Грузовик-автобус понадобился где-то еще. Носильщикам мест не хватило, и их просто бросили у ветхого мостика, в четырех с лишним часах ходьбы от базового лагеря. Когда машина тронулась, я оглянулся: парни, как ни в чем не бывало, готовились в путь и на прощание приветливо махали нам руками.

Они ходили по маршруту почти каждую неделю, получая крохи от немалых денег, которые платили за восхождение туристы. Но многие не имели и этого, поэтому ребята не роптали, а, напротив, считали себя счастливчиками. Им было все равно, чьи вещи нести, они не спрашивали национальность. Была бы работа, а остальное неважно. Они ходили бы в горы и чаще, но существовал график и очередность. Мы же, потирая ставшие непослушными ноги, по дороге в Найроби единодушно постановили: гора Кения, конечно, – несравненное чудо природы, увидеть которое – большая удача, но одного восхождения, честное благородное слово, вполне достаточно.