Вокруг потихоньку собирались зеваки из соседних гостиниц, стражники, горожане, а я стоял и смотрел, как тело снимают со столбика, стараясь не дать ему развалиться на части, и думал о том, что она чувствовала, умирая. В какой момент ее дикая боль ушла? Когда кол входил в ее чрево, а тело осело под собственной тяжестью? Или позже, когда кол прошел дальше и раздирал уже внутренности, прорываясь наверх, ко рту? Я надеялся, что она умерла быстро, оставив палачу насладиться лишь зрелищем поруганного тела, но не муками обитавшей в нем души.

Следствия не будет, так как всем понятно, что произошло — приехав сюда в это время, девушка сама отказалась от защиты закона. Святой Покровитель мог убить ее безнаказанно — и именно это он и сделал. С холодной уверенностью я осознавал, что с нами он может сделать то же самое. Каприз жены заманил нас обоих в ловушку.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мы сидели в кухне — слишком обессиленные, чтобы попытаться уйти к себе, слишком потрясенные, чтобы понимать хоть что-то. И тут в кухню ввалился тот самый парень…

Наверное, будет не правильно назвать его вдовцом? Он явился не один, а с девушкой. Но — какой?!

Подобных мы видели возле рынка — издалека, у куч отбросов, где они рылись. Нечесаные волосы, бледная, нездорового цвета кожа и одежда, состоявшая из слоев непонятно каких одеяний, чудом еще державшихся вместе.

— В моей комнате кровать освободилась, — заявил парень, раскачиваясь на пороге, — вот она и будет там спать. — Мы вступили в брак, понимаешь? Теперь я такой же горожанин, как и все, и ваш проклятый Святой не может меня и пальцем тронуть. А? Хорошо?

— Нет, никогда хорошо не будет, — сказала хозяйка. — Я не сдаю комнаты горожанам и уж тем более — не портовому отрепью вроде нее. Так что выметайтесь оба, живо!

— Да ладно, бабушка, — улыбнулся пьяный, — Ну, что ты злишься? Это вредно. Я же тебе плачу — чего возмущаться?

— Северяне, — сказала старуха, точно сплюнула. — Вы все привыкли мерить деньгами — особенно приезжая сюда отдыхать.

И хозяйка затрезвонила в колокольчик, который всегда держала под рукой. Ее сын, угрюмый здоровяк, выполз откуда-то из подсобки — видимо, он там спал. Спросонья он был еще неприветливее — пьяный парень даже будто протрезвел от одного его взгляда, а счастливая новобрачная немедленно куда-то испарилась. Вслед за ней смылся и новоиспеченный горожанин — тихо, бочком и кланяясь, бурча что-то себе под нос.

Старушка уже не казалась мне милой. Когда она следила, как пьянчуга покидает ее кухню — у нее аж пальцы побелели. Ее трясло. Лишь когда он выбрался на улицу, ее немного отпустило — она кивнула сыну, и он устроился рядом помогать ей с готовкой.

— Если бы вы только знали… Сынок, расскажи им. Расскажи им историю о Святом Покровителе.

— Мы знаем, госпожа, — отозвался я, — мы знаем, что он был великим воином, который остановил вторжение.

— Мы даже понимаем, — тихонько продолжила моя жена, — что те, кто грабил ваш город — это наши предки.

— Да, — наш бирюк-трактирщик вместо привычной грубости внезапно заговорил просто, с мягкой печалью в голосе. — Это были северяне. Но насчет остального — то, что вы знаете — не совсем верно. Я расскажу вам, как все было.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Здесь, на море, мы, может, и не на границе живем — но уж точно на перекрестке. Сюда приходят разные люди… И те, кто вел себя странно и не мог ужиться там, у вас. В нашем городе они находили приют, строили дома, заводили семьи… А потом, вслед за ними, пришли Инквизиторы.

Старушка грустно кивала, блестя глазами, а рассказчик, слишком крупный, казалось, чтобы быть ее сыном, ссутулился на табурете, сидя на своих ладонях, как это часто делают дети, и раскачивался в такт словам — он, должно быть, уже заучил их наизусть.

— Они сказали, что те пришедшие к нам люди были Мерзостью, хотя мы не видели от них зла. Инквизиторы жаждали их уничтожить — вместе с новыми родичами, которых они завели уже здесь. Мы не знали, что делать. Наш Покровитель, тогда еще не Святой, а обычный выбранный градоначальник, был в отъезде. Мы не хотели никого отдавать: наш народ, словно море, которое нас кормит: мы принимаем все, но принятое назад без труда или боя не отдаем.

Наши старейшины ответили, что не отдадут людей. Тогда северяне встали осадой и начались Страшные Ночи — их палачи проникали в город и убивали всех, кого хотели; всех, кто не мог за себя постоять. Тех, кто мог, они тоже убивали — не с первой попытки, так с третьей, не с третьей, так с десятой. А потом пришел Покровитель. Он бросил вызов Инквизиторам — и бился с каждым из них, один на один.

— Он победил? — осмелилась спросить моя жена. Сумерки сгустились в комнате, и пламя очага плясало на лицах, как отсветы давних пожарищ и войн.

— Нет, госпожа. Конечно же, нет. Он погиб, перебив при этом много Инквизиторов — сражаясь и днем, и ночью, без передышки. Убив его, чужеземцы наложили на город Проклятие. Вы понимаете, что это значит?

У меня пересохло в горле.

— Это значит, что раз им не выдали тех, кто был запятнан Мерзостью, то они уничтожили всех — мужчин, женщин, детей, — хрипло прошептал я.

— Вот здесь? — с ужасом спросила жена, — На этом самом месте?

— Нет, дорогая, — с горечью усмехнулась старушка, — ведь это было Проклятие Инквизиции, так что город они тоже уничтожили. Стены разрушили, а поля засыпали солью, чтобы никто и никогда не мог больше жить там, где были брошены без погребения наши предки, объявленные Мерзостью. Мы — те, кто успел уйти в леса и смотрел, как Инквизиторы рушат наш дом, их дети и внуки, сумели снова отстроить город, но на новом месте — здесь. Каждый дом на каждой из улиц был восстановлен таким, как был, как мы его помнили. Этот город — давняя, горькая память, воплощенная в дереве и камне. Прошли годы, и мы снова стали торговать с вами, и даже принимать северян в своих домах.

— А потом, — прогудел трактирщик, — вернулся Покровитель. Наверное, он не хотел, чтобы потомки убийц ходили по этим улицам — и он начал убивать их. Первые северяне,