бы, продержав ее до весны, до пароходов, дать ей на дорогу деньги и отправить. И она, может быть, счастливо устроилась бы, и моя семья не была разбита. Но что пользы в этом позднем раскаянии?

В ноябре — декабре 33-го года несколько мужиков Леденгского сельсовета ездили на Украину, смотреть места для переселения. Вернувшись, они очень расхвалили тамошнюю жизнь. Там, мол, всего много, колхозники получают на трудодень от 8 до 18 кило хлеба и много других продуктов, в рабочей силе большая нужда, поэтому в колхозы принимают нарасхват. Хат свободных и с садами сколько хочешь, потому что де прошлый год там был сильный голод, некоторые села вымерли наполовину и теперь освободившиеся хаты предоставляются переселенцам[494].

Верить тому, что на Украине было такое бедствие, не хотелось, но они называли села и говорили, на сколько процентов каждое вымерло. Передавали разговоры с украинскими колхозниками о том, как хоронили в общие могилы десятками человек. По их рассказам, это получилось потому, что местные работники увлеклись встречными планами[495], навязывая их в непосильном размере, рассчитывая на то, что у колхозников есть припрятанные старые запасы, а такие запасы оказались далеко не у всех.

Еще в 32-м году из Вохомского района переселилось несколько семей красноармейцев на Северный Кавказ, в станицу Красноармейскую, бывшую Полтавскую. Туда предоставлялся бесплатный проезд, и можно было везти с собой даже коров (на Украину же можно было ехать только за свой счет, планового переселения из Вохомского района туда не было). На другой год ездил туда к своим родным учитель Маликовской школы Леденгского сельсовета Комаров, так он рассказывал, что и там тоже очень много вымерло людей от голода. Например, в этой станице Полтавской, по его словам, осталось местного населения не больше 10 процентов, а остальные или выселены, или вымерли. Взамен их станица заселена семьями красноармейцев. Там, по его словам, причина голода была другая. Был, говорит, государством спущен план посева, а местное население решило сеять по своему «плану», в размере только своих потребностей: не хотим, мол, работать на «товарищей». Когда же пришло время уборки и обмолота, хлеб у них взяли в покрытие задолженности государству, и вышло, что они не посеяли-то на свою долю. Когда Комаров там был, вохомские переселенцы чувствовали себя там хорошо, но позднее многие выехали обратно, заболев там малярией. Кроме того, они говорили, что там очень опасно, потому что местное население настроено к переселенцам враждебно, а для них, говорят, человека убить ничего не стоит, поэтому все время приходится опасаться.

К съездившим на Украину ходокам стали примыкать многие, и если бы не препятствовали местные власти, то они, по-видимому, поразмотали бы свои хозяйства и уехали. Но не отпустили даже и самих ходоков, а предложили им сначала помочь своим колхозам выполнить план лесозаготовок. Удалось уехать только одному и лишь благодаря тому, что у него до этого были получены документы на всю семью. С ним уехала еще одна женщина посмотреть.

Через месяц или полтора она возвратилась. Я был у них в первый вечер вместе с многими, которых интересовала Украина. И она рассказала: «На Украину, конечно, ехать можно, если кто думает для переду[496] хорошую жизнь себе получить. Земли там хорошие: попашут-покопают кое-как, а все ростет. Вишь вот, у нас тут зима, а там еще в январе пасли скотину в степи. Свежей-то травы, конечно, еще не наросло, но очень много запало[497] прошлогодней, вот у кого не запасено корма-то, дак и пасут. У каждые хаты там сад.

Правда, теперь они подзапущены, но если их привести в порядок, то тут наростет всяких фруктов. Печки там топят соломой, но это ничего, и соломой жарко натапливают, и хлеб хорошо пропекается. А мы там все ходили, стебли подсолнуха собирали в степи, дак как дровами натопить. Ну, а теперь там худо, хуже нашего. Хлеба-то у них хоть и наросло прошлое лето, дак рабочих рук не хватило, убрать не успели, много пропало. Которое вовремя-то убрали, пришлось государству сдать, а себе теперь молотят да распределяют то, которое в суслонах-то засолодело[498], дак мука-то ничего не пекется, пекут-пекут, а хлеб все хоть ложкой хлебай, да и сладкий. Варить тоже, кроме кабачков да бураков нечего.

Правда, не во всех колхозах так. В тех, где рабочей силы хватало, там все и убрано вовремя, там и хлеб хороший едят. В таких колхозах почему-то и голод меньше был, в некоторых совсем никто не умер с голода-то. А есть такие, в которых половина примерла. Но в которых колхозах хватает рабочей силы, дак туда и не принимают. В который мы колхоз записались, этот небольшой, только 36 хозяйств. Деревня Трояны называется. В этой деревне есть еще один колхоз, тоже небольшой, хозяйств 40. А есть там деревни хозяйств по 500 да и больше, колхозов по 12 в одной деревне. В колхозе, в который мы приписались, только три коровы — одна обобществленная, а две у колхозников по-единоличному. Вот и судите сами, много ли приходится молока-то хлебать. Вот если бы нам разрешили туда своих коров увезти, тогда было бы легче справляться-то. Да пожалуй, не хуже бы и хлеба увезти с собой».

У меня своей коровы не было, как не было и хлеба даже на время пути, поэтому я в тот вечер на основании ее незамысловатого рассказа пришел к выводу, что мне туда ехать нельзя, там мне не будет лучше. Женщина эта все же уговорила своего мужа ехать. Было у них чуть ли не пятеро детей. Мужа ее, очень мне знакомого Мишу Шеломцева, там убили с целью ограбления, когда он вез вещи со станции. Коров увезти никому не удалось, вагонов не предоставляли. Пришлось им продать своих коров в Шарье, а там, на Украине, некоторые купили вскладчину по корове на две семьи. Другой мой близкий знакомый Гаврила Перетягин сдал корову в Шарье в мясосоюз в обмен на документ, дававший право получить корову на месте. Но там в мясосоюзе он узнал, что коров тут на мясо не сдают, а сдают кур, гусей, кроликов и т. п. Так мой Перетягин и остался без коровы, а между тем, когда я у него перед отъездом шил, он говорил, что они со