первых слов сказал, что не похож на японца, и действительно: высокий, не черноволосый, и глаза недалеки от европейского разреза; не уравновешен, чрезмерно энергичен, с резкими театральными движениями. Оказывается: до речи Хрущёва на XX съезде он был… коммунистом, а теперь – готов умереть в борьбе против коммунизма. Вскоре мы сидели у него в загородном доме, нам подали зелёный чай (жена его – только за прислужницу, как по традиции у японцев). Несколько приближённых членов фирмы сидели вокруг низкого стола по-японски, на запятках (с моей непривычки – впечатление подобострастия), а бездетный Тояма объявлял мне: «Вот они, мои дети, я завещаю им всё богатство». И это, видимо, соответствовало истине.

Тут мы касаемся тех особенностей японских отношений, где служебное и как бы родственно-семейное не разделены чётко: нечто семейное есть в попечении главы о своих служащих и в искренном долге служащих к главе, а значит, и к исполняемому труду.

Ещё до моего приезда Тояма уже расписал по дням всё моё месячное пребывание в Японии, более того: его друг и шофёр Мацуо (впрочем, бизнесмен и богатый человек, непонятно, почему он служил Тояме в такой роли, вероятно, тоже вот эта полусемейность) объехал заранее – верх японской заботливости! – весь будущий мой маршрут и наметил и забронировал гостиницы. Но я сразу же обнаружил нелепость: предлагалось мне почти трое суток «отдыхать» в доме Тоямы, лишь затем поехать вместе с ним к бывшему премьер-министру Японии Киси, старику, домой. Я запротестовал: не хочу отдыхать, завтра же с утра должен бы ехать к северу от Токио – в непарадные, не посещаемые туристами места. Тут произошёл наш первый истязательный спор с Тоямой, на полтора часа: он доказывал, что менять график невозможно, и уже поздно заказывать гостиницы, а главное: нельзя так подводить полицию, ей сообщён точный график моих перемещений. Как??? – полиция будет всюду меня сопровождать? – так это не путешествие, я отказываюсь, я ничего не увижу! Новый взрыв спора, уже поздно к полуночи. (Вспомнил я сразу Гончарова: как изнурительно, часами спорят японцы по поводу церемоний.)

Всё ж я настоял: поехали мы назавтра на север, и без всякого сопровождения, сделали петлю через Никко (не знал я тогда, что Колчак посещал Никко[342] со своей возлюбленной – перед тем, как ехать на сибирское заклание), Фукушиму и вернулись к свиданью с Киси.

Этой встрече с Киси Тояма придавал большое значение, подчёркивая свою идейную дружбу со стариком. Сейчас тому было 86 лет. Как я потом узнал, Киси был один из главных создателей марионеточного Маньчжоу-го[343]. После войны, при Макартуре, больше трёх лет отсидел в тюрьме как «военный преступник» – но выпущен Макартуром при начале корейской войны. С 1958 по 1961 был премьером, сейчас – на правом крыле своей Либерально-демократической партии и видный «протайванец». Я с интересом ждал встречи.

Поехали мы к Киси с переводчиком Нисидой, невысоким, невыразительно-равнодушным, прежде переводчиком министерства иностранных дел (и Киси знал его, он переводил его встречу с Хрущёвым). Там застали и профессора Кичитаро Кацуду – обаятельного, седовласого. Говорил он по-русски стеснённо, но всё понимал. (Он подарил мне свою книгу по истории русской политической мысли с милой надписью по-русски: «Это – памятник моего пыла юности» и портретами от Чаадаева до Достоевского.)

За ужином сидели впятером – одни мужчины, за очень большим (по-европейски высоким, нормальным) столом и на нормальных стульях; женщины (и жена Тоямы) не высовывались из кухни, а обслуживали нас – официанты, в чёрных костюмах и бабочках, оказывается – из близкого тут «русского» ресторана «Балалайка». Подали очень правдоподобный «борщ», а второе переиначено японской разделкой овощей. Киси был достойный старик, но уже, кажется, за пределами действий. Я пытался взбодрить его, как преодолеется беззащитность Японии, однако и как предают Тайвань? – он ничего существенного о том не выразил. Кацуда ярко рассказал, как его травят за «консервативные» мысли, студенты Киотского университета выставляют во дворе плакаты с требованием, чтоб он извинился за какое-то место в лекции. (Уже и в Японии такое!..)

Ещё утром того же дня в Фукушиме я был свидетелем впечатляющей демонстрации: несколько тёмных крытых грузовиков с динамиками громко разносили по привокзальной площади японские военные марши минувшей войны (увидя во мне светловолосого иностранца – при подходе утроили громкость), затем с фиолетовыми флагами поехали по городу, громко призывая всех вступать в их патриотическую организацию и добиваться возврата «северных территорий» – тех самых четырёх малых Курильских островов. Болело это у них! Теперь у Киси я готов был к ответу об островах – но меня не спросили (из тактичности?).

Приехали к Тояме назад в половине двенадцатого ночи, я уже до смерти хотел спать – а Тояма завёл новое требование: чтобы я по возвращении из путешествия дал общую пресс-конференцию. Я отказался: подобного раньше не требовали, пресс-конференцию я вообще не признаю как форму, это не для писателя, не желаю спотыкаться вослед корреспондентам, кто куда меня поведёт. (А ещё же: не хочу растеребить по мелочам, опережая, – тезисы моих уже подготовленных выступлений.) И снова спорили до часу ночи. (Ещё – он сопротивлялся моему желанию побывать на школьных уроках, настаивал, чтоб я ехал на высокотехнологичные промышленные предприятия.) На следующее утро мы с Кимурой и Мацуо продолжили путешествие.

Продлилось оно 12 дней. Доброжелательный и приметчивый Хироши Кимура много мне переводил и удачно сам догадывался, о чём рассказать.

А глазам открывалась страна со многими холмами и горами, ничем особо не выразительными; равнинная жилая площадь не просторна (к югу острова Хонсю пораскидистей), – и всё это застроено современными индустриальными зданиями и посёлками, безо всякого следа гнутых «японских» крыш – так что если только сменить иероглифные вывески на английские, то и не отличишь, какая это страна. И почти весь современный Токио я нашёл таким же безликим: город, построенный на редкость без чувства архитектурного единства, ансамблей, стиля. С переходом от прежних крохотных домиков к большому строительству не найдено крупных самобытных архитектурных форм. (Но освещён Токио нестандартно. Поразило одно здание: по многоэтажной серой стене то и дело местами – редкими, и в этом прелесть, – вспыхивают отдельные серебряные точки – и погасают, а новые – в новых местах. Это и не реклама, и что хотят выразить – неизвестно. А хорошо.) – Перед городком Курашики видели наклонный (с тем и построенный) дом – гораздо наклоннее башни в Пизе. И ряды окон – наклонны к земле, а друг другу параллельны. Как там люди живут?..

Обычно в Японии сентябрь погожий, но в нашу поездку почти не было солнечных дней, а всё дымка, смог, тучевое небо и духота. «Необычайной японской сини» (Пильняк), или «такой ясной погоды, какой в России