Среди почетных гостей на трибуне перед манифестантами были и премьер Готвальд, а также генеральный секреатрь компартии Сланский.

В отличие от съезда КПЧ годом раньше, где не было никакой публичной критики партнеров по Национальному фронту, национальные социалисты придали своему форуму подчеркнуто антикоммунистический характер. Демонстранты несли следующие транспаранты: «Из коммунистов – уже каша, следующие выборы будут наши!», «До следующего мая не останется ни одной звезды!», «51 % – конец свободы!», «51 % – это еще не весь народ, весь народ – 100 %!»[737]. Много было лозунгов (как письменных, так и устных), направленных против конкретных лидеров КПЧ – Копецкого, Неедлы, министра сельского хозяйства Дюриша и Запотоцкого.

Зато демонстранты не скупились на выражение симпатий к США, что подчеркивали такие слоганы: «Мы – опора республики, к нам Америка питает доверие!», «Мы были, есть и будем с Америкой!», «Благодарим Америку за ее подарки республике!», «Мы в Чехословакии не потерпим никакой травли Америки!». Интересно, что в отличие, например, от французского, бельгийского или греческого посла, ни Стейнхардт, ни его британский коллега на Вацлавскую площадь не пришли, хотя были приглашены все главы дипломатических миссий в Праге.

Пусть и не напрямую, демонстранты в своих лозунгах все же пытались «поддеть» СССР: «Свободу мы получили, прежде всего, своей собственной борьбой за нее!», «Мы отказываемся от политических образцов, приносимых из-за границы!». В устных лозунгах национальные социалисты были смелее: «Наша любовь в ЧСР не означает любви к СССР!», «Не хотим колхозов, хотим свободное землевладение!»[738]. Правда, учитывая симпатии простых чехов к Москве, руководство партии организовало и лозунги иного плана, например, «За искреннее сотрудничество с СССР!».

Как отмечало советское посольство, в своем выступлении перед манифестантами лидер ЧНСП Зенкл «только между прочим сказал о союзе и дружбе с Советским Союзом и другими славянскими народами»[739]. Зато он подчеркнул, что Чехословакию в равной мере освободили русские и американцы.

Подытоживая оценки съезда ЧНСП и манифестации на Вацлавской площади, посольство СССР в Праге сообщало, что они имели и внтурипартийную цель: «…еще сильнее сплотить национально-социалистическую партию вокруг правого крыла партии, возглавляемого П. Зенклом, а также показать, что подавляющая часть членов партии идет за П. Зенклом, а не за левым крылом партии (Шлехта, О. Вюнш)»[740]. Уже через полгода стало ясно, что в этом Зенкл не преуспел.

Продемонстрировав публично свою силу и поддержку Национального фронта, руководство ЧНСП сразу же после съезда на совещании в Карловых Варах в июле 1947 года тайно приняло совсем другую линию. Член руководства ЧНСП и министр юстиции Дртина так вспоминал об этом: «Сущность и главный смысл нашего карловарского решения заключался в том, что мы попытаемся привлечь на свою сторону и убедить решающих политиков народной партии и партии словацких демократов, а также правонастроенных вождей социал-демократов, что нельзя больше уступать коммунистической партии… и что мы должны объединиться и договориться о целенаправленных действиях в правительстве и в нижестоящих органах управления по всей стране»[741].

Таким образом, уже летом 1947 года национальные социалисты решили сколотить антикоммунистический блок внутри Национального фронта и дать коммунистам открытый бой в правительстве.

Между тем, внешне ничто не предвещало бурной политической осени 1947 года. Промышленное производство в ЧСР достигло в целом довоенного уровня.

Все эти успехи двухлетнего плана большинство населения не без основания приписывало коммунистам, и авторитет КПЧ рос. Многие рабочие и служащие с гордостью носили значки с цифрой «2» и надписью «Два года труда – два шага к благосостоянию»[742]. К 51-летию Готвальда (23 ноября 1947 года) коммунисты провели «готвальдское воскресенье» – массовый прием новых членов в партию. Всего за один этот день заявления в КПЧ подали 31 657 человек (причем позднее эта цифра была уточнена в сторону увеличения)[743].

Открытый внутриполитический кризис, который с июля готовили национальные социалисты, вспыхнул в самом начале сентября 1947 года.

Для стимулирования поступления отечественной сельхозпродукции на рынок компартия предложила в сентябре 1947 года повысить государственные закупочные цены на продукты питания и оказать крестьянам помощь в виде снижения цен на корма. Только финансирование закупки фуражного и семенного зерна для мелких крестьянских хозяйств обошлось в полмиллиарда крон. Все партии Национального фронта на заседании правительства поддержали помощь селу в принципе.

Но требовалось срочно изыскать средства, ибо к инфляционному финансированию возглавляемое коммунистами министерство финансов прибегать не хотело – ведь инфляция больнее всего била по госслужащим и наименее обеспеченным слоям населения.

Государство по инициативе коммунистов и так стремилось материально стимулировать крестьянина: весной 1947 года были на 30 % снижены цены на сельхозмашины, на нефть и керосин для крестьян – на 40 %, на обувь и рабочую одежду – на 20 %.

Для обеспечения нормального потребления по карточкам (20-21 кг муки и хлебобулочных изделий в месяц на человека) государству требовалось получить от села как минимум 100 тысяч вагонов пищевого зерна (в 1946 году было заготовлено 120 тысяч вагонов зерна), однако в результате засухи в 1947 году ожидалось поступление лишь 78 тысяч вагонов. При этом, по расчетам правительства, в стране должно было быть собрано 185 тысяч вагонов зерна (на 26 % меньше, чем в 1946 году), и требовалось заинтересовать крестьян, чтобы они продали его на рынок по приемлемым для государства и потребителей ценам. К тому же нужно было получить 41 тысячу вагонов зерна из-за границы. Советский Союз к началу сентября 1947 года уже обещал поставить 20 тысяч вагонов пшеницы. Интересно, что и Франция попросила СССР срочно продать ей 1,5 миллиона тонн зерна.

Засуха сильно ударила и по урожаю картофеля. Если в 1946 году государство заготовило для снабжения населения по карточкам 35 тысяч вагонов раннего картофеля, то к осени 1947-го – лишь 13 тысяч вагонов. С 15 августа 1947 года спрос на картошку стал впервые превышать предложение. Были предприняты меры жесткой экономии. Всем производителям приказали сдать государству всю картошку, за исключением семенного фонда. Каждый потребитель в городе мог запасти на зиму не более 50 кг картофеля, в деревне – 75. В октябре 1947 года по карточкам выдали по 8 килограммов на человека[744].