Убийцы не обсуждают свои маленькие безрадостные победы. Но хранят в памяти. Уверен, что и Чейд несколько раз освежал их, как я сейчас. Кажется, я начал понимать, почему он советовал прятать эти воспоминания поглубже. Когда тебе четырнадцать и ты перерезал глотку двадцатилетнему, то кажется, что вы были на равных. Но несколько лет и десятков жертв спустя, став мужчиной, убийца оглядывается назад и видит мальчишку, который прирезал юнца, по глупости напившегося в непотребной таверне и возвращавшегося домой темными переулками. Я сказал себе, что понимание этого не отменяет изящества проделанной работы. Велев лошади ждать, я натянул капюшон и туго завязал шнурки манжет, перебрал в памяти свои жертвы и решил, что отлично умею убивать. Как верно напомнил мне Шут, в этом деле я настоящий мастер.

Я не стал идти по кровавому следу всадницы на белой лошади. Я пошел под деревьями так, чтобы все время видеть протоптанную и сбрызнутую кровью тропу, но держась поодаль. Я выбросил из головы все, кроме того, что знал наверняка. Девушка была одной из тех, кто похитил Би. Девушку и ее лошадь застрелили, вероятно, при попытке к бегству. Они мертвы уже так долго, что их тела покрылись инеем. Сердце мое радостно встрепенулось. Одним противником меньше. Возможно, стража Венца Холма уже схватилась с калсидийцами. В лесу тихо – значит, битва закончилась. Может быть, Би и Шайн уже в безопасности. Я пожалел, что напился настоя эльфийской коры. Что-то прояснилось, и Дьютифул, должно быть, уже получил новости через Силу или с голубиной почтой. Если бы я не отгородился от Силы, то и я бы это знал. Похоже, я сам себя перехитрил. Оставалось одно: идти по кровавому следу. Я нахмурился, сообразив, что животное с пробитыми стрелой легкими не могло ускакать далеко. Либо бой закончился и все его участники куда-то ушли, либо тут произошло нечто очень странное.

Пока не выясню, надо быть предельно осторожным. Я тихо шел вдоль следа, двигаясь рывками. Движение, особенно однообразное, притягивает взгляд, поэтому я неслышно делал несколько шагов и замирал, выжидая. Дышал я тоже бесшумно, через нос, стараясь учуять запах дыма или иные признаки лагеря. Вдалеке каркнула ворона. Вот снова… И наконец я увидел ее. Пеструха заметила меня мгновенно и опустилась на ветку дерева у меня над головой. Лихорадочно надеясь, что она не выдаст меня, я продолжал аккуратно пробираться вдоль следа.

По лесу пролетел ветерок, несколько комьев снега упали с веток, вдалеке перекликнулись птицы. Потом обычную тишину леса нарушили другие птичьи крики – хрипло каркнул потревоженный ворон, в ответ воро́ны подняли грай. Пеструха опустилась ко мне на плечо – легко-легко, будто ладонь друга.

– Кр-расный снег, – повторила она, на сей раз тихо. – Мер-ртвечина.

Я начал догадываться, что́ увижу впереди, но остался настороже. Мне попалось еще несколько лошадиных следов. Лошади глубоко взрывали снег, бежали меж деревьев, иногда ломились сквозь кусты. По крайней мере одна из них была ранена. Я не стал отвлекаться – мне нужно было выяснить, откуда разбегались лошади и что напугало их всадников. Неслышно, как призрак, я двинулся дальше.

Приблизившись к поляне, где был лагерь, я замер. Прежде чем сделать еще хоть шаг, я внимательно оглядел все, что мог видеть с опушки. Поваленные палатки, прогоревшие костры… Трупы людей – некоторые в солдатской одежде и с ножнами от мечей на поясе, другие в белых шубах. Стая воро́н и три во́рона объедали мясо с костей, не делая разницы между павшими. Лиса отвлеклась было, посмотрела на меня, застывшего в неподвижности, и вернулась к своему занятию – она пыталась оторвать от трупа мясистое предплечье. Две вороны, клевавшие живот мертвеца, сдержанно возмущались, что лиса мешает их трапезе. Лицо падальщики объели до костей еще раньше. К счастью, было холодно, и мертвечиной воняло не сильно. Трупы лежали тут не меньше суток, насколько я мог судить.

Вряд ли это сделала стража Венца Холма. Они бы не успели, да и сожгли бы трупы после битвы, не бросили их так. Тогда кто? Ох, бедная моя Би…

Я медленно начал обходить лагерь по кругу. Пеструха так и сидела у меня на плече. Трое саней, нелепо ярких и вычурных, были брошены на поляне. Их алые борта серебрились от инея. Я мысленно считал трупы. Четыре в белом. Нет, пять. Шестеро солдат. Семеро. Восемь солдат и пятеро Белых. Я почувствовал, как во мне растет разочарование – мне хотелось убить их самому.

Маленького тельца Би или трупа с пышными волосами Шайн я так и не нашел. Я продолжил обход. Девять мертвых солдат. Одиннадцать Белых. Белые валялись тут и там. Из солдат шестеро лежали попарно, словно они дрались и убили друг друга. Я озадаченно нахмурился. Нет, это точно не стража Венца Холма. Я пошел дальше: три мертвых лошади: одна белая, две гнедых. Две обрушившиеся белые палатки. Три палатки поменьше. Три гнедые лошади, привязанные рядом, словно пикет. Одна подняла голову и посмотрела на меня.

Я подбросил воро́ну, сидевшую у меня на плече, в воздух:

– Лети, только тихо.

Она послушалась. Лошадь следила взглядом за полетом птицы, а я скользнул за одну из палаток.

К первой белой палатке я подошел сзади. Дар сказал мне, что живых внутри нет. Присев на корточки, я взрезал ткань ножом. Внутри оказались разворошенные одеяла и меха. И еще один труп. Покойница лежала на спине, раскинутые ноги не оставляли сомнений в том, какая судьба ее постигла. Волосы в полумраке казались седыми. Это точно не Шайн. Итого двенадцать мертвых Белых. Глотка женщины перерезана, кровь запеклась темным пятном на светлых волосах. В этом лагере явно произошло нечто ужасное. И Би была среди всего этого. Я перешел к следующей белой палатке.

Эта обрушилась не полностью. Я прощупал ее Даром и опять-таки не ощутил внутри жизни. Ткань разошлась под ножом с тихим мурлыканьем. Я разрезал стенку крест-накрест и распахнул края, чтобы впустить внутрь свет. Никого. Только одеяла и шкуры. Мех для воды. Чей-то гребень, теплый носок, отброшенная шапка. Запах. Нет, не запах Би – она почти не пахла. То был запах Шун, почти рассеявшийся аромат ее любимых духов. Я расширил отверстие и заполз внутрь. Больше всего духами пахло от одеял, а меховая постель рядом сохранила едва уловимый запах Би. Я схватил одеяло, прижал его к лицу и вдохнул. Запах Би… и нездоровья. Моя дочь больна.

Больна. В плену. И все пропали. Внутри меня хладнокровный убийца боролся с напуганным отцом. Внезапно они слились воедино, и все мои сомнения насчет того, что я могу и должен сделать, чтобы вернуть свое дитя, в тот же миг исчезли навсегда. Все, что угодно. Чтобы спасти свою дочь, я сделаю все, что угодно.

Я услышал звуки снаружи и замер, затаив дыхание. Потом осторожно выбрался из палатки и отошел туда, откуда был хорошо виден весь лагерь. Солдат-калсидиец как раз сложил хворост возле одного из прогоревших костров, того, что рядом с небольшой палаткой. Он опирался на меч. Вот он опустился на одно колено и застонал. Вторая нога у него была туго перетянута повязкой и не сгибалась, так что поворошить угли в костре ему оказалось нелегко. Раненый наклонился и подул на них. Вскоре его усилия были вознаграждены – над костром поднялась струйка дыма.