Конечно, во мне возникли некоторые сомнения: как поймут меня рабочие и служащие на митинге? Среди рабочих плотины абсолютное большинство составляли неграмотные, которых воспитывали именно в арефовском понимании арабского социализма. Уже это для них стало прогрессом. Всем было понятно, что надо защищать арабов. Ведь много лет Египет оставался под пятой британских колонизаторов, затем арабские народы повели борьбу против Израиля, который захватил их земли. Поэтому у них и выработалось такое понимание дела: когда говорят об интересах арабов, то острие направлено против внешнего врага. Внутренние вопросы классовой борьбы затушевывались или подчас полностью скрывались. Компартии в арабских странах находились в подполье или же были в своем большинстве слабыми. Если обнажить классовый состав арабского общества, то как поймут это рабочие? Выявилось, что египтяне очень внимательно слушали меня, а наш переводчик хорошо переводил мои фразы, и их принимали бурным одобрением. Когда я закончил, слушатели очень страстно проявили это свое отношение к выступлению. Бен Белла остался доволен: «Очень здорово получилось». Насер тоже похвалил.

Думаю, что Насер тут проявлял вежливость, он хвалил меня как хозяин гостя. Но Бен Белла действительно понимал все правильно. Он-то и был инициатором дела, толкнувшим меня на выступление, и у меня не возникло сомнений, что он говорил мне именно то, что думал. Вскоре митинг закрылся. Ну а Ареф? Он тоже все понял. Я считал его ограниченным человеком. Но тут не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что мое выступление полемизировало именно с его речью. Однако он являлся президентом Ирака, и к нему благосклонно относились и Насер, и Бен Белла. Когда я указывал им на его недостатки, они соглашались. Бен Белла высказался довольно откровенно: «Товарищ Хрущев, Ареф идет вместе с нами и никуда от нас не уйдет, останется с нами до конца. Мы должны его поддерживать, даже если он пока не все понимает. Наступит время, и он поймет. Другого-то, лучше его, там пока нет. Он выступает за арабское единство, как он его понимает. Но в любом случае он за единство с нами, и нам не надо его отталкивать, будем его поддерживать. Без него туда придут другие люди, которые станут проводить иную политику». Я ответил: «Действительно, лучше проявить терпение, ничего пока не поделаешь». В сказке о Коньке-Горбунке[416] есть такие слова: «Коли глупым ты родился, завсегда отец бранился». Приходится иметь дело с таким человеком, каков он есть. И мы тогда втроем договорились более терпимо относиться к Арефу. Я успокоил Насера и Бен Беллу, сказав, что согласен с ними, что не надо делать булавочных уколов, которые могли бы Арефа раздражать или охлаждать; что мы станем его поддерживать.

Когда я возвратился в Москву, то мы и у себя, обменявшись мнениями, решили последовать совету Бен Беллы. Передали нашей печати и братским компартиям, что следует избрать такую тактику, которая толкала бы Арефа в правильном направлении и одновременно считалась с его сегодняшними взглядами. Это была не принципиальная уступка с нашей стороны, а наоборот, попытка мобилизовать силы. На митинге в Асуане советские люди, которые знали арабский язык, рассказывали мне: «Арабы очень внимательно слушали и исключительно хорошо восприняли ваше выступление». Какой-то наш специалист ездил с арабским шофером. Этот шофер, сидя в машине, слушал все речи, в том числе и обе мои, и высказался: «Я впервые в жизни встретил такое толкование арабского единства. Сказано было откровенно и очень правильно. Действительно, и мы, арабы, имеем разные интересы». То классовое расчленение, о котором я говорил там довольно резко, для нас – азбучно, а для арабов – нечто новое. Никто у них так вопрос не ставил, особенно из руководящих кадров. Наверное, так говорили коммунисты, но они были в подполье. Они в народной толще еще не имели массы последователей. Марксистские идеи не выплескивались на простых людей. Я остался доволен тем, что смог посеять семена правильного понимания структуры общества: оно является классовым, и классы имеют свои интересы, которые противоречат друг другу.

Согласно плану пребывания в гостях у Насера, была предусмотрена поездка на Красное море. Там нас ждали корабли, на которых мы проведем один день. Насер говорил, что любители ловить рыбу могут делать это, там рыбы много, а мы пока побеседуем между собой и проведем общую беседу с представителями других арабских государств[417]. Повторюсь, что присутствовали представители Йемена, Алжира и Ирака. Сирия после разрыва союза с Египтом не хотела присутствовать. Поехали мы на море. На кораблях (президентской яхте «Сирия») оказалось немного свежее, чем в песках Асуана. Морским воздухом все-таки дышалось легче. Рыболовы принялись за свою забаву, а представители государств провели время за беседами. Беседы были полезны: они уточняли и выясняли наши точки зрения.

При обмене мнениями мы находили больше точек соприкосновения и больше взаимопонимания, нежели вопросов, которые требовали еще доработки и созревания: вопросы международного характера, внутреннего строительства, единства тех стран, которые стоят на позициях борьбы с колониализмом, неоколониализмом и за мирное сосуществование. Главная проблема внутреннего характера – о путях развития: какой путь избрать – буржуазный или социалистический? Насер выступал за путь научного социализма. Если же Ареф говорил об арабском социализме, так это не потому, что он противопоставлял свою точку зрения точке зрения Насера. Нет, Насер являлся для него абсолютным авторитетом. Просто то, что стало ясно Насеру, еще не дозрело в голове Арефа.

Я не говорю о Бен Белле, который из них ближе всех стоял к нам, марксистам. Хотя он не высказывался открыто за марксизм-ленинизм, но фактически в своей деятельности руководствовался этим учением, однако знал, что должен как-то дать своему народу созреть, подойти к правильному пониманию марксистско-ленинского учения. Нельзя отрываться от собственного народа, чтобы не противопоставить себя ему и не позволить классовым врагам использовать невежество неграмотных людей. Сейчас не знаю, в каком положении находится Бен Белла. Когда его свергли (я узнал об этом из газет), то посчитал, что произошла большая потеря для стран социализма и коммунистического движения. Я полагал, что в потенции он – коммунист. Политика, которую он проводил, стратегически не противоречила коммунистической. Тактически же он вел ее разумно.

Красное море – теплое море, но я не купался. Другие наши товарищи купались и ловили рыбу. Внешне, по берегам, это море похоже на Каспийское, так же окружено песками. Вид и со стороны берегов, и с моря довольно унылый: пустыня и барханы. Пришло нам время покинуть море и снова лететь в Асуан. Оттуда мы продолжили свой путь по Египту: посетили одну из древних столиц Египетского царства Луксор – с богатейшими историческими памятниками, которые теперь срочно требовалось спасать, потому что их затопляла вода нового водохранилища. Пребывание там было кратким, но насыщенным. Вид на Нил с борта самолета таков: тянется река узкой полоской, вид довольно грустный, только на небольшом пространстве вправо или влево от Нила можно увидеть зеленую растительность, все остальное – безжизненная пустыня. Это и из географии известно, но тут возникает особое ощущение, когда пустыню наблюдаешь с воздуха: вот она, рукой подать, полоска зелени, край жизни, а дальше – безводный простор и смерть.