– Браво! – слабым голосом говорит Пушкин, снова теряет сознание. Вскоре очнувшись, снова спрашивает: – Он убит?..

– Нет, ранен в руку и грудь, – ответил д’Аршиак.

– Мне хотелось его убить, но теперь я этого не чувствую, – медленно проговорил Пушкин.

Из раны Пушкина обильно выделялась кровь, окрашивая белый снег в зловещий красный цвет. Надо как можно быстрее возвращаться в город. Секундантам пришлось разбирать забор, чтобы сани могли подъехать ближе к раненому. Пушкина поднимают и усаживают в сани. Но сани не могут ехать быстро из-за ухабов, которые вызывают страдания у раненого поэта.

У Дантеса легкая царапина. Он предлагает воспользоваться для перевозки Пушкина каретой, которую прислал Геккерен.

Д’Аршиак с бароном уехали. Медленно движется карета, в которой Данзас везет своего раненого товарища. Пушкина лихорадит. Начались боли в животе.

Все больше сгущаются сумерки. Карета останавливается у дома княгини Волконской. Данзас входит в квартиру и просит слуг внести Пушкина в дом и предупредить жену.

В кабинете Пушкин самостоятельно переоделся в чистое белье и лег на диван. Вскоре, придя в сознание, к нему пришла жена, бледная, с глазами, полными ужаса.

– Успокойся… Ты не виновата…

На квартиру к Пушкину вызвали врачей. Одним из первых приехал доктор Штольц, акушер по специальности. Он осмотрел Пушкина.

– Как вам моя рана, доктор? – спросил Пушкин. – Только прошу, откровенно…

– Рана очень опасная, – ответил тот без колебаний.

– Смертельна?

– Не могу и этого от вас скрывать… Но я могу и ошибаться… Надо послушать Арендта и Соломона, за которыми уже послали.

Но эти слова Штольцем были сказаны, скорее, для проформы: ему, опытному врачу, все было ясно.

– Благодарю вас, доктор, за честный ответ… Мне надо привести в порядок свои бумаги… – прерывистым голосом говорил Пушкин. – Меня тошнит… Дайте воды…

В это время в кабинет вошел вместе с Данзасом лейб-медик Арендт. Доктор Штольц, посчитав, что его миссия окончена, попрощался со своим неожиданным пациентом и уехал.

Снова начался осмотр раны. К Арендту присоединился и домашний врач Пушкиных, доктор Спасский.

Когда они вышли в гостиную, к ним бросились друзья Пушкина, которые уже здесь собрались.

Первым заговорил Жуковский:

– Скажите, что нас ожидает?.. Каков он?

– Рана очень серьезная, – ответил Арендт тихим голосом. – Умрет, несомненно…

Жуковский тут же разрыдался. Князь Вяземский стоял, закрыв глаза руками. Как громом пораженные, стояли Плетнев и Виельгорский…

Приехал Тургенев. О ранении Пушкина на дуэли он узнал последним.

– Вчера… да, вчера я его видел, – говорит Александр Иванович самому себе.

В квартире суета, и только Пушкин поддерживает порядок, им же и установленный: без его зова в кабинет никто не может войти.

С ним постоянно доктор Спасский и Данзас. Константин Карлович сидит, склонив голову, иногда украдкой, чтобы не видел Пушкин, смахивает слезу…

Пушкин почти не говорит. Страдания его увеличиваются, а к утру стали нестерпимы. Пушкин изо всех сил старается подавить крик. Врач бессилен чем-либо ему помочь. Он только удивляется силе воли поэта. Между приступами он говорит врачу:

– Только бы не услыхала жена… Зачем эти мученья?.. Ведь я все равно умру…

Наталья Николаевна ничего не слышит. Она впала в глубокий сон.

Боли стихают, но Пушкин очень ослабел. Руки его холодны, пульс едва заметен, на лице отразилось страдание. Поэт просит пригласить жену.

Наташа опускается у его изголовья на колени. Но Пушкин ничего сказать не может: боли возобновляются, и он просит жену уйти.

Наталья Николаевна уже в гостиной говорит тихим голосом всем, кто там находится:

– Нет, он не умрет! Он будет жить!..

Пушкин лежит молча, глаза закрыты… В кабинете становится светлее…

– Позовите жену, – просит поэт.

Наталья Николаевна снова подходит к мужу и садится у его изголовья. Все покидают кабинет, оставляя их вдвоем.

– Ты должна знать… Я ранен смертельно…

Он гладит ее волосы… Надо сказать ей самое главное…

– Я тебя ни в чем не виню… – продолжил он. – Не так, ангел мой, хотел я, чтобы сложилась жизнь наша… И в этом я сам виноват… Не хватило, может быть, ума и мудрости… настойчивости… Прошу тебя ехать в деревню, носить по мне траур два года… а потом выходи замуж, но не за какого-нибудь шалопая…

Началось томительное прощание с умирающим Пушкиным. Вошла, вся в слезах, Азинька… Пушкин взял ее за руку и пожелал счастья.

К нему привели детей… Пушкин всех их благословил…

Один за другим входили его друзья.

Поэт устал, но старался держаться из последних сил.

Каждому из них он говорил какие-то слова утешения…

В кабинет неслышно вошел Жуковский. Пушкин попытался улыбнуться ему.

– Прости… Я не мог иначе… – поэт протянул руку поэту и другу…

Приехали Виельгорский и Екатерина Андреевна Карамзина. Она вошла к нему и положила свою руку к его щеке. Он молча поцеловал ее. Такова была горькая сладость этой минуты для Карамзиной…

Идет час за часом день, обозначенный в календаре: четверг, 28 января 1837 года…

И произошло то, чего никто не мог предвидеть. У дома на Мойке образовалась встревоженная толпа, которая все увеличивалась. В ней уже сновали шпионы шефа жандармов.

Бенкендорф, выслушав донесения, с досадой подумал: и снова Пушкин, даже умереть спокойно не хочет!..

Теперь у постели больного Пушкина дежурил доктор Даль.

– Я слышу постоянно шум, – тихо сказал поэт.

– Очень много людей переживают за тебя, Александр Сергеевич, – ответил Даль. – С утра до ночи люди толпятся в передней, и к подъезду не пробиться…

– Спасибо им!..

Луч надежды блеснул ранним утром 29 января. После поставленных пиявок пульс больного стал увереннее, четче.

Пушкин поискал глазами Даля.

– Никого здесь нет? – обратился поэт к нему.

– Никого…

– Скажи мне, скоро ли я умру?..

– Не торопись, Александр Сергеевич, умирать… Мы еще на тебя надеемся…

– Ну, спасибо, – сказал Пушкин и пожал руку Далю…

Но луч надежды скоро погас… Пушкин таял на глазах… Пульс снова стал едва уловимым. Его одолевают боли…

– Скоро ли я умру?.. Поскорее… – почти уже не сознавая, тихо говорит поэт.

Боли не утихают…

– Ты стони, – говорит ему Даль, – тебе будет легче…

– Не надо стонать… Жена услышит…

Он снова умолк. Смерть быстро приближалась к нему… Жена вошла и села возле него на пол… Он взял ее за руку.

В два часа он попросил закрыть шторы, ему захотелось спать. Но сон не пришел. Доктор стоял подле Пушкина, следя за его пульсом. Он открыл глаза и неожиданно попросил морошки. Слугу тут же послали в магазин за морошкой, которую ему отпустили по заборной книжке. Когда морошку принесли, Пушкин внятно сказал:

– Позовите жену, пусть она меня покормит…

Наталья Николаевна стала на колени и