Сторонним наблюдателям этой сюрреалистической фантасмагории «большой скачок» запомнился огромными бесформенными чушками застывшего металла, порожденными чревами самодельных доменных печей – вздыбившихся на окраинах всех китайских сел в подмогу консервативной городской металлургии. Рядом со своими заводскими собратьями эти домны выглядели бы, возможно, убого, но на фоне сельских пейзажей и приземистых деревенек они казались инопланетными монстрами. Эта кустарная металлургия потребила колоссальное количество руды, угля и дров, а треть ее продукции оказалась никуда не годной. Но чтобы местное руководство могло отчитаться в выполнении задания, в переплавку шел весь металлический домашний скарб, вплоть до мисок и ложек (ешьте палочками – это гигиеничнее).

Запомнились грузовики, доверху заполненные трупиками воробышков, – заодно с крысами, мухами и комарами они были зачислены в разряд «четырех вредителей» (подчитали, сколько они всей своей популяцией могут склевать за год зерен пшеницы и риса – и ужаснулись). Сельские жители, прибывшие на подмогу горожане и солдаты НОА без устали колотили в тазы и во все гремучее, чтобы заставить птичек постоянно находиться в полете – а когда они выбивались из сил, их приканчивали палками. Очаровательные раскосенькие девчушки-школьницы мастерили хитроумные силки – и их передовой опыт кинохроника тиражировала на всю Поднебесную. Обрадовавшись гибели пернатого врага, непомерно расплодилась саранча – и сожрала гораздо больше.

Народные коммуны в перспективе должны были стать базовыми ячейками коммунистического общества, заменив в этом качестве явно морально устаревшую и исчерпавшую свои возможности традиционную семью – и на селе, и в городе. Коммуна мыслилась не только как коллективный труд, но и как обобществление всей человеческой жизни по казарменному образцу.

Но начинать надо с малого, поэтому первым делом стали упразднять приусадебные участки, распределение по труду, вообще личную материальную заинтересованность. Мао Цзэдун вещал в одном из своих выступлений: «Приусадебные участки ликвидируются. Куры, утки, деревья возле домов пока остаются в собственности крестьян. В дальнейшем и это будет обобществлено… Надо продумать вопрос об отказе от системы денежного жалования и восстановлении системы бесплатного снабжения». Кое-где пошли и дальше: буржуазные домашние кухни были заменены общественными столовыми, в которых за совместными трапезами собиралась вся народная коммуна.

Революционного энтузиазма было в избытке. Те же коммуны: они укладывались в рамки представлений об идеальном обществе эпохи великой гармонии. Конечно, до идеала далеко – но, во-первых, не все же сразу, а во-вторых – будем надеяться, что далеко, да не очень. Лет через несколько – глядишь, и… Всей страной наваливались на реализацию грандиозных ирригационных проектов. В январе 1958 г. их претворением в жизнь было занято около 100 млн. человек! Сам Мао Цзэдун в компании верных соратников по партии с природной крестьянской сноровкой и под прицелами кинокамер орудовал лопатой на строительстве водохранилища в окрестностях Пекина – на фоне знаменитой арки, открывающей дорогу к мавзолеям императоров минской династии. Смотрелся он, несмотря на свои 65, очень неплохо.

Через какое-то время, однако, у людей опасливых все чаще стали возникать подозрения, что скакнули не совсем туда, куда надо. Если неудача с металлургическим бумом обозначилась не сразу (тем более, что за счет беспардонных приписок отчетные цифры выглядели вполне благополучно: за 1958 г. производство стали возросло в 2 раза), то несостоятельность эксперимента в сельском хозяйстве ощущалась чувствительнее. В преображенной деревне вскоре возникла нехватка продуктов питания, и за длинными столами в общественных столовых стали вспыхивать драки из-за лучшего куска. С молодых и сильных коммунаров сразу слетела конфуцианская патина: старикам доставались лишь остатки, и они недоедали.

Исчезновение материальной заинтересованности не компенсировалось задором ударников производства, и в целом производительность труда падала. Отношение к общественной собственности зачастую было несознательным, продовольственные запасы и даже семенной фонд при случае могли ускоренными темпами проесть «сообча». Большой моральный ущерб наносила показуха. Вдоль полотна железной дороги, по которой часто курсировали правительственные литерные поезда, на полях трудились разодетые в праздничные одежды крестьяне, распевая под музыкальный аккомпанемент жизнерадостные песни. Чтобы создать видимость богатого урожая, рисовую рассаду высаживали пучками. От этого она, когда начинала входить в рост, загнивала на корню, и чтобы исправить положение, на полях запускали вентиляторы. Работы повсюду велись некомпетентно, штурмовщина еще больше снижала качество.

Высшие партийные руководители решили лично выехать на места, чтобы иметь представление о происходящем не только через цифры отчетности и прикрытое шелковой занавесочкой окно салон-вагона. Мао Цзэдун посетил свою родную деревню Шаошань в провинции Хунань, где не был уже больше тридцати лет. Поклонившись могилам родителей, он решил, как подобает, почтить души предков в сельской часовенке. Но оказалось, что ее совсем недавно разобрали на кирпичи для строительства доменной печи. Близ деревни в авральном порядке было построено водохранилище, но плотина протекала, и во время дождей приходилось откачивать воду – чтобы гидросооружение не учинило губительного наводнения.

Но местный молодой партийный руководитель Хуа Гофэн произвел на Мао самое благоприятное впечатление своей энергией и верою в конечное торжество коммунизма – и в скором будущем его ждала блистательная карьера.

На пленуме ЦК, состоявшемся в конце 1958 г., курс «трех знамен» был признан в целом правильным, но в итоговый документ все же вписали, что «переход к коммунизму представляет собой сложный и длительный процесс, и перескочить через этап социализма нельзя».

Весной следующего 1959 г. повсеместно стала ощущаться нехватка овощей, рыбы, масла и, что особенно болезненно, чая. К лету ситуация обострилась, страна начинала поедать то, что было необходимо для посева. Стравленный на никчемную металлургию уголь не попал в топки паровозов, и на транспорте стали возникать серьезные перебои.

На очередном пленуме Мао Цзэдуну, настаивавшему на том, чтобы следовать намеченным курсом без страха и сомнения («достижения огромны, проблем немало, перспективы светлые»), пришлось столкнуться с оппозицией. Особенно смело выступил министр обороны маршал Пэн Дэхуай. Он подверг критике и деревенскую металлургию, и непродуманно форсированное насаждение народных коммун. Отметил, что в руководстве партии сложилась обстановка, когда принцип коллективного принятия решений сменяется личным диктатом. Ответственным за такую ситуацию он назвал все руководство партии, «включая товарища Мао Цзэдуна».

Маршал направил лично Мао письмо – достаточно откровенное и резкое. Адресат сделал его достоянием всеобщей гласности и созвал высших руководителей партии на совещание. Принял он их, судя по всему, только что выйдя из бассейна – в купальном халате и в тапочках-шлепанцах. Прозвучали грозные слова. Мао назвал письмо Пэн Дэхуая попыткой расколоть партию и предупредил, что если такое произойдет – он создаст новую партию и новую армию. В ближайшем своем выступлении он повторил угрозу, заявив, что если будут продолжаться нападки на «курс трех красных знамен» и на него лично, то: «Я уйду, я пойду в деревню и возглавлю крестьян, чтобы свергнуть правительство. Если освободительная армия не пойдет на мной, то я пойду искать Красную армию».