Этот период знаменовался и новым назначением Дзержинского. За полгода до апреля 1926 г., узнав о ноябрьском учредительном съезде Общества друзей советской кинематографии (ОДСК)[1326], Дзержинский послал 12 ноября 1926 г. приветственное письмо обществу: «Кинематограф может и должен стать могучим орудием культурного подъема нашей рабоче-крестьянской страны. Мы отсталы, некультурны, неграмотны, но мы поставили перед собой труднейшую задачу в короткий срок стать самой передовой, самой культурной, самой грамотной страной. Первые успехи развития нашего хозяйства и перспектива дальнейшего быстрого подъема нашей промышленности подводят крепкую базу под общекультурный подъем рабочих и крестьянских масс. В этом деле кинематограф должен сыграть немаловажную роль. Кино и радио в деревню и в рабочие кварталы, — пусть это будет нашим лозунгом, пусть кино и радио помогут скорейшему преодолению нашей некультурности»[1327]. Обращение Дзержинского и проявленный им дальнейший интерес к работе общества привели к тому, что 3 апреля 1926 г. он будет избран председателем ОДСК.

6–9 апреля 1926 г. Феликс Дзержинский участвует в работе Пленума ЦК ВКП (б), где вновь выступил с критикой взглядов Троцкого и Каменева по вопросам индустриализации. Этому предшествовала его констатация в письме Рыкову того, что Троцкий и Пятаков в политическом плане консолидируются с Каменевым и Зиновьевым. Рассматривался ими вопрос и о снятии Пятакова с должности зама Дзержинского в ВСНХ. Хотя в более поздних письмах Дзержинский и отзывался о Пятакове как о хорошем специалисте. Но политическую его линию Дзержинский не принимал. Не случайны поэтому его и Рыкова выступления на пленуме против Каменева и Зиновьева.

Вскоре после пленума Дзержинский ушел в заранее намеченный Политбюро отпуск. Он проходил с 15 апреля по 5 мая 1926 г. в Крыму, в Мухалатке.

Сразу после окончания отпуска он едет, как и намечал ранее, 6 мая в Харьков, а затем в другие места. Он предполагал пробыть в этой командировке около месяца. Здесь он проводит ряд совещаний по состоянию местной промышленности. Вернувшись в Москву на несколько дней в середине месяца, он поставил вопрос о переносе Политбюро его доклада о Главметалле с 31 мая на 7 июня. Не дожидаясь решения, он вновь выехал в Харьков, куда прибыл 19 мая[1328]. Между тем Политбюро 20 мая удовлетворило просьбу Дзержинского о переносе доклада[1329]. Дзержинский получил возможность сосредоточиться на работе в Харькове.

Поездки на места характерная особенность его жизни. Он явно любил работать в регионах, где мог сразу видеть результаты своего труда. Последнюю поездку Дзержинский в первоиюньском письме Рыкову и Молотову характеризовал следующим образом: «поездка моя на Украину убедила меня, что я, как организатор (а не спец), должен особенно часто ездить на места, на заводы — узнавать людей, организационно им помогать. И не моя работа сидеть в СТО». Схожие мысли можно найти в его письме от 20 мая жене из Харькова: «…Я нахожусь здесь второй день… Выеду отсюда в Екатеринославль и Донбасс… Я вижу здесь новых людей, проблемы здесь ближе к земле и приобретают больше черт конкретности, к моим мыслям больше прислушиваются и откликаются на них… Я охотно переехал бы в провинцию на постоянную работу». Поездка в Екатеринославль и Донбасс не состоялась, так как вскоре Дзержинский вновь вынужден был вернуться в Москву для оказания помощи Югостали Южному машиностроительному тресту по линии центральных учреждений[1330].

Практически весь май-июнь он разрывался между Москвой и Харьковом. Поездки, доклады, совещания заполняли все свободное время. Не радовали его и новости с Родины, где 12–14 мая произошел военный переворот, приведший Пилсудского к власти. Все это давило, как и постоянные споры в Москве по экономическим вопросам. Не случайно 2 июня 1926 г. Дзержинский написал письмо Рыкову, в котором просил об отставке с поста председателя ВСНХ[1331]. Отставка в очередной раз не была принята, и Дзержинский продолжил работать.

Ему предстояло сделать вскоре новый доклад на июньском пленуме партии. Этот требовало тщательной аргументации своей позиции. Дзержинский направляет запрос в Политбюро о предоставлении ему пятидневного отпуска с 22 июня 1926 г. для подготовки к докладу о ВСНХ[1332]. Политбюро удовлетворило его просьбу. В этой связи следует упомянуть, что пятидневный отпуск для подготовки докладов был обычным решением для Политбюро. Так, незадолго до просьбы Дзержинского Политбюро 7 мая удовлетворило аналогичную просьбу Сокольникова, предоставив ему для подготовки те же 5 дней отпуска[1333]. Вместе с тем сложно было назвать это отдыхом и, как показали последующие события, работа над этим и другими докладами лишь ухудшила состояние здоровья Дзержинского. Следует также отметить, что в конце весны — начале лета отдыхал Менжинский, и нагрузка на Дзержинского только усилилась. Именно Дзержинский настоял на отдыхе Менжинского летом 1926 г., позднее по его просьбе этот отдых продлили до 1 июля 1926 г.[1334] Менжинский отдохнул, Дзержинский не успел. Все июльские дни он работал по воскресным дням на даче под Москвой. Настоящих выходных у него не было. «По воскресеньям, будучи на даче за городом, вместо отдыха он сидел за бумагами, проверял представляемые ему отделами ВСНХ таблицы данных, лично подсчитывал целые столбцы цифр (он, как и раньше, не чурался никакой черной работы)», — вспоминала его жена[1335].

Между тем силы Дзержинского были на исходе, он уже не выдерживал нагрузки борьбы за свое видение экономического развития страны, борьбы с экономическими и политическими оппонентами. В письме Куйбышеву от 3 июля 1926 г. он писал: «…Существующая система — пережиток ‹…›. У нас сейчас за все отвечает СТО и П[олит]бюро ‹…›. У нас не работа, а сплошная мука‹…›. Я всем нутром протестую против того, что есть. Я со всеми воюю. Бесплодно. Ибо я сознаю, что только партия, ее единство — могут решить задачу, ибо я сознаю, что мои выступления могут укрепить тех, кто наверняка поведут и партию, и страну к гибели, т. е. Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Шляпникова. У меня полная уверенность, что мы со всеми врагами справимся, если найдем и возьмем правильную линию в управлении на практике страной и хозяйством, если возьмем потерянный темп, ныне отстающий от требований жизни. Если не найдем этой линии и темпа — оппозиция наша будет расти, и страна тогда найдет своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский. От этих противоречий устал и я»[1336].