– И умирает?

– Да, и умирает. И только от нас зависит, умрет ли она вместе с нами или раньше нас. Лена, я взрослый мужчина, это ты у нас в девочках-отличницах задержалась. Твоя медаль тебе застит свет. Да получишь ты ее – куда она денется? Твою маму знают же во всех инстанциях. И в институте за тебя будут кричать – она же там профессор.

– Дима, почему ты со мной так разговариваешь?

– Потому что ты меня разочаровала! Да-да! Ты мне сейчас солгала насчет такого момента. А я всегда считал, что ты обманывать вообще не способна. Только никакого момента нет – с тобой все в порядке. И ты это прекрасно знаешь. Лучше бы ты просто сказала: «Не хочу!» И то мне было бы легче, чем так.

– Дима, я не солгала.

– Ой, Лена, не надо! Не усугубляй! Не заставляй меня думать о тебе хуже, чем есть.

– Повторяю: я не солгала! Момент сегодня, действительно, неподходящий. Просто ты не о том подумал.

– Да? Тогда скажи, в чем дело. Что-то случилось?

– Случилось. Но я не могу сейчас ничего объяснить – не имею права. Завтра, когда вернемся домой, объясню.

– Нет, ты мне сейчас же все расскажешь! Не сойдешь с этого места, пока не расскажешь! Говори, в чем дело?

– Понимаешь, мне Селезнева сказала, что весь лагерь думает, будто у нас с тобой сегодня первая брачная ночь. Вот я и решила их разочаровать, – попыталась она отвертеться.

– Лена, не надо! До нас в лагере никому нет дела. Каждый занят только собой. Больше половины девчат с ребятами сговорились спать вместе. Селезнева здесь ни причем. Говори правду!

– Не могу! Димочка, пожалуйста, не спрашивай, очень прошу! Поверь мне на слово. И вообще – если ты меня любишь, давай с этим еще подождем. Да, тебе восемнадцать, а мне только шестнадцать, я девочка – но я же в этом не виновата. Если ты взрослый, то должен меня понять.

– Да, пожалуй, ты права. – Дима отпустил ее и поднял вязанку. – Ладно, расти дальше. Но завтра ты мне все расскажешь. Ты меня здорово заинтриговала.

На огромной поляне ребята расчистили от травы большой круг. Под руководством физрука аккуратно сложили найденный хворост – получилась довольно высокая пирамида. Часть хвороста они положили неподалеку, чтобы подбрасывать, когда основная масса сгорит. По их подсчетам, должно было хватить до середины ночи.

Поужинали, сели вокруг костра и по команде физрука с трех сторон запалили пирамиду. Она занялась сразу и стала видна насквозь. Языки пламени, жадно пожирая сухие веточки, быстро побежали вверх, и скоро вершина пирамиды стала выстреливать в небо целые снопы искр. Всех, сидевших впереди, обдало таким жаром, что они быстро-быстро поползли подальше от огня.

Наконец все уселись, обнялись и залюбовались костром. Пляшущие языки огня, взлетающие в небо сотни золотых звездочек, треск сгорающих сучьев завораживали. Звездное небо над головой, темные стволы сосен, лица ребят, озаренные пламенем костра, и ночная темнота сразу за освещенным кругом – все казалось призрачным, нереальным. Будто перенеслись они на много веков назад – в те далекие времена, когда не было на земле цивилизации и только костер согревал людей и светил им в ночи.

Наконец, насмотревшись на живой огонь и разрумянившись от его жара, они заговорили. Девочки дружно стали просить Диму что-нибудь спеть. Его долго уговаривать не пришлось – Дима любил петь и знал, что его пение нравится женскому полу. Взяв гитару и немного побренчав, настраивая ее, он объявил:

– Песня о любви под названием «Тебе». Слова Марины Башкатовой, музыка моя.

И он запел.

Твой взгляд!

В нем правда и обман.

Твое молчание – туман.

Звездой созвездия Гонцов

Горит во мне твое лицо, —

звучал его ласковый голос. И хотя Дима не сводил глаз с сидевшей напротив Лены, в этом голосе было столько любви, нежности и какой-то сладкой боли, что каждой девочке, с замиранием сердца слушавшей его, казалось, что поет он только для нее.

Когда я на него гляжу,

Со сладкой мукой нахожу

Черты все новой красоты,

Которой так терзаешь ты.

И я, конечно, в тот же миг,

Как лист сухой у ног твоих,

Как лист сухой,

И все мечты —

Чтоб на него ступила ты.

Со стесненным сердцем слушала Лена его пение. Боже, как он изменился! – думала она. Четыре месяца назад это был влюбленный порывистый мальчик, способный запрыгать от радости при виде ее. Любовь сделала его совсем другим человеком. Теперь перед ней сидел юный мужчина, в голосе которого звучала такая страсть, что у нее по коже побежали мурашки. И не в силах выдержать этот обжигающий взгляд, она опустила глаза.

При первых звуках любимого голоса у Маринки непроизвольно потекли слезы. Стиснув зубы и закрыв рот ладошкой, чтобы не зарыдать в голос, она быстро отползла от костра за толстую сосну и там дала волю слезам.

Вдруг она почувствовала, как ее шею что-то пощекотало. Рукой она нащупала конец длинного прута. Кто-то невидимый потянул прут в темноту. Незаметно удалившись от костра, в его неверном свете Маринка увидела лицо Гены. Он приложил палец к губам и, взяв ее за руку, отвел подальше за деревья.

– Геночка! – обливаясь слезами, зашептала она. – Они сегодня будут вместе. Я видела, как она забиралась в его палатку. Все кончено, Геночка! Ой, как мне плохо!

– Не будут, – уверенно произнес он. – Она ночует с Селезневой – ее рюкзак уже там. Я сам слышал, как она ему отказала. Отложили до августа. Но и в августе у него ничего не выйдет. Она не будет с ним – никогда!

– Ой, Геночка! – обрадовалась Маринка. – Как же тебе это удалось? Ты просто волшебник!

– Удалось. Я злой волшебник – и чем дальше, тем злее. Живи спокойно, подруга, может, ты его еще и заполучишь. Хотя и тебя ему отдавать противно до ужаса.

– Башкатова! – донесся до них голос физрука. – Где ты? Отзовись! Не смей далеко заходить.

– Я здесь, Виктор Петрович! – крикнула Маринка. – Не беспокойтесь, мне надо. Я сейчас вернусь.

– Ну, я пошел, – прошептал Гена. – Смотри, никому, что ты меня видела. Меня здесь не было. Я сегодня за сторожа на складе. Там в случае чего подтвердят, что я всю ночь был на месте.

– Как же ты один… ночью? Не страшно?

– Самое страшное со мной уже случилось, – невесело отозвался он. – Теперь мне ничего не страшно. Пока!

И он скрылся в темноте. А повеселевшая Маринка вернулась к костру. Они просидели до половины третьего ночи, пока костер не догорел дотла. Маринка убедилась, что Лена действительно пошла спать в палатку Насти, а к Диме напросился Оленин, – в его в палатке поселились девчата. Но Оленин так и не пришел, и Дима ночевал один.

– Спим до восьми, – распорядился физрук. – Если кто проснется раньше, ведите себя потише – не будите остальных.