Александр Петрович Мельников был советником придворной конюшенной конторы и тестем Тютчева, так что этим сведениям верить можно. Добавлю, что в то же время английский промышленник Юз получил в возникающем Донецком бассейне от царского правительства бесплатно земельный участок с залежами угля и полмиллиона рублей ссуды.

Хорошо, конечно, что уж эти-то полмиллиона пошли на дело. Но почему — Юз? У русского правительства под рукой хватало и русских блестящих организаторов и металлургов! Павел Петрович Аносов, его ученик Павел Матвеевич Обухов, ученик Обухова — Дмитрий Константинович Чернов… Это — только гранды русской практической металлургии и металлургической науки того времени. А ведь они были не одиночками-энтузиастами, а лидерами школ, производственных коллективов… Так что могла, могла Россия иметь и свои броневые плиты, и броневые боевые корабли! И иметь их без продажи Русской Америки!

Уже значительно позднее времени этой продажи отставной флотский офицер, публицист Михаил Осипович Меньшиков писал в 1905 году:

«У нас нет колоний, нет коммерческого флота — да, но, может быть, только потому их нет, что нет могущества на морях. Если бы по замыслу Петра Великого мы развили серьёзную морскую силу, если бы вместе с западными державами приняли участие в дележе земли, то у нас были бы свои экзотические колонии, а с ними явилось бы что возить, явился бы и коммерческий флот. Пётр снаряжал же экспедиции на Мадагаскар и в Тихий океан…»

Меньшиков остался в истории фигурой реакционной, хотя в любви к России ему не откажешь. Однако любовь эта была непрозорливой, ибо смотрел Михаил Осипович на ситуацию через монархические очки, а так истинного положения дел не рассмотришь. Меньшиков был прав в том, что флот России ко второй половине XIX века был нужен мощный и современный. Однако он был нужен не на Балтике — против Англии или Германии, и не на Чёрном море — непонятно против кого. На Балтике основу обороны могли составить минные поля и береговые батареи Либавы, Риги, Ревеля, островов Эзель и Даго, плюс — форты Кронштадта… Флот нужен был России на Тихом океане — для нейтрализации поползновений янки на российскую часть Америки!

А неучастие в «дележе земель», по которому вздыхал Меньшиков?

К чему России было принимать участие в «дележе земель», континентально не прилежащих к России, когда у неё уже были подобные обширнейшие земли на североамериканском континенте? И в их числе — достаточно «экзотический» Форт-Росс… Вот что надо было защищать серьёзной морской силой, и наличие этих земель в составе России объективно стимулировало создание коммерческого флота.

Причём на том же Тихом океане можно было иметь и ещё немало других земель — без «дележа», а по праву занятия. Горячо же любимые Меньшиковым российские монархи XIX века раз за разом упускали «тихоокеанские» возможности — на Сандвичах, в Орегоне, в Калифорнии…

А теперь, во второй половине XIX века, Александр II — сын Николая I, он же — племянник Александра I, он же — внук Павла I и правнук Екатерины II, был готов упустить из рук даже то, что было приобретено Россией и русским народом при его предшественниках.

Императору Александру II надо было всего лишь удержать за собой Русскую Америку, а он её — с подачи непонятно кого — упускал. Великий князь Константин — это ведь была августейшая ширма, а за ней прятались те, о ком даже верноподданный Тютчев писал как о «шайке людей, которая так безнаказанно тяготеет над Россией и позорит государя», как о «презренной клике, которая сейчас пользуется влиянием», и, наконец, как об «отбросах русского общества», «антирусском отродье».

Эти оценки принадлежат ведь не революционным демократам Виссариону Белинскому, Николаю Добролюбову или Николаю Чернышевскому, так оценивал окружение царя вполне убеждённый монархист Тютчев!

КОНЕЧНО, одними происками «антирусского отродья» продажу Русской Америки не объяснить, поскольку среди тех, кто так или иначе способствовал или в должной мере не пряпятствовал утрате Россией её американских владений, были люди и достойные. Даже Фердинанд Петрович Врангель оказывался здесь не всегда и не во всём на высоте. Соглашательство в принципиальных вопросах общественного и государственного бытия — вещь страшная, всегда чреватая трагедией. И соглашательство вокруг вопроса о продаже Русской Америки расцвело пышным, махровым и отравным цветом.

А наиболее удивительным и даже странным следует считать, пожалуй, случай Николая Александровича Серно-Соловьевича (1834–1866) — одного из крупных революционных демократов той эпохи. Он родился в Петербурге в чиновничье-дворянской семье, с 19 лет служил в государственной канцелярии, затем — в Калужском комитете по устройству быта помещичьих крестьян и в земском отделе министерства внутренних дел, но в конце 1859 года под влиянием идей Чернышевского, Добролюбова, Герцена, Огарева резко отказался от либеральных взглядов. В начале 1860 года Серно-Соловьевич ушёл со службы, уехал в Лондон к Герцену, сотрудничал в «Современнике» Чернышевского и Добролюбова. В 1861 году он вернулся в Россию и в 1862 году стал одним из организаторов тайного революционного общества «Земля и воля». 7 июля 1862 года его арестовали одновременно с Чернышевским, заключили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости и после совершения обряда «гражданской казни» на Мытнинской площади Петербурга 2 июня 1865 года отправили в сибирскую ссылку. Скончался Николай Александрович Серно-Соловьевич тридцати двух лет в Иркутске — там же, где семьдесят лет назад скончался Шелихов.

Так вот, в 1860 году в книжке VIII герценовского периодического издания «Голоса из России» была анонимно опубликована большая работа Серно-Соловьевича «Проэкт действительнаго освобождения крестьян», где автор — среди прочих рассуждений — предлагал продать североамериканские русские владения Соединённым Штатам с назначением вырученной суммы на увеличение капитала для государственного раздела между помещиками и крестьянами…

Серно-Соловьевич писал:

«Взаимные отношения наши к Соединённым Штатам совершенно иные, как к Европе… Американцы всегда были хорошо расположены к России, и наша истинная политика состоит в упрочении дружеских сношений с ними…

Если бы наше правительство решилось следовать этой политике — оно имеет в руках средство расположить к нам Соединённые Штаты и вместе с тем поправить финансы: это не что иное, как уступка Соединённым Штатам наших американских владений.

Владения эти, находясь в монопольном пользовании Североамериканской компании, не приносят государству ровно никакой пользы. Да и сама компания ведёт дела рутинным образом… Из американских владений важно было удержать только колонию Росс в Калифорнии, но она-то и была отчуждена; затем, ни в политическом, ни в экономическом отношении они не имеют, да и не могут никогда иметь для России никакого значения. Для Американских же Штатов они важны потому, что могут образовать территорию, усиливающую влияние противоневольничьих штатов. Судя по распространению Штатов, можно предсказать, что наши владения рано или поздно будут принадлежать им. Лучше же добровольным действием приобрести себе друзей, чем быть вынужденным уступить силе обстоятельств…»