Но даже теперь ненастоящий дядя оставался пустым. Словно дом, в котором никого нет. И проницательные дети прекрасно – не хуже прежнего – видели, кто он такой на самом деле.

Глава 3

Насытившийся едок

Позже, когда пришло время ложиться, о Руггедо не хотелось говорить никому, кроме Чарльза. Бобби читал – или делал вид, что читает, – «Книгу джунглей» (наибольший восторг у него вызывали картинки с изображением тигра Шер-Хана), Эмили отвернулась к стене и притворялась, что спит, а Беатрис, по мнению Джейн, за последние несколько часов сделалась чуть старше. Чувствуя, что она слегка обиделась, Джейн объяснила:

– Меня позвала тетя Бесси. Воротничок примерить. Знала бы ты, как я торопилась от нее сбежать!

– Ну ладно. – Извинение было принято, но желания разговаривать у Беатрис не появилось. Джейн подошла к постели Эмили и коснулась ее плеча.

– Злишься?

– Нет.

– Я же вижу, что злишься. Эмили, миленькая, у меня не оставалось выбора.

– Ничего страшного, – сказала Эмили. – Мне было все равно.

– Яркие и светятся, – сонно пробормотал Чарльз. – Как на рождественской елке.

– Заткнись! – вихрем налетела на него Беатрис. – Заткнись, Чарльз! Заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ!

В комнату заглянула тетя Бесси:

– Что случилось, дети?

– Ничего, тетушка, – ответила Беатрис. – Просто мы играли.

Насытившись – на время, – существо затаилось в своем загадочном гнезде. В доме было тихо. Все спали. Спал даже ненастоящий дядя, ведь Руггедо отличался талантом к мимикрии.

Ненастоящий дядя не был призраком, фантомом или иллюзией. Он был не просто проекцией Руггедо; чтобы тянуться к пище, у амебы имеются ложноножки, и с этой же целью Руггедо создал ненастоящего дядю, но здесь аналогия заканчивалась, поскольку дядя не походил на эластичное удлинение, которое можно втянуть когда заблагорассудится. Скорее он – или оно?.. нет, пусть будет он – играл роль перманентной конечности. Был чем-то вроде человеческой руки. От мозга по нервной системе поступает команда, тянется рука, сжимаются пальцы – и вот она, пища в кулаке.

Но конечность Руггедо более функциональна и не всегда подчиняется непреложным законам материального мира. Рука никогда не меняется, разве что ее можно выкрасить в черный цвет, а ненастоящий дядя выглядел и вел себя как человек – для всех, кроме детей с их незамутненным детским взглядом.

Но существуют правила, и их вынужден соблюдать даже Руггедо. В какой-то мере он ограничен естественными законами природы. Взять, к примеру, жизненные циклы гусеницы моли: прежде чем окуклиться и видоизмениться, гусеница будет есть, есть, есть – и не избавится от ограничений нынешней инкарнации, пока не придет время перемен, а Руггедо изменится, лишь когда его текущий жизненный цикл подойдет к концу, после чего произойдет очередная метаморфоза – подобная тем миллионам причудливых мутаций, что он претерпел в непостижимых глубинах прошлого.

Но пока что он подчиняется правилам цикла. Ненастоящий дядя – отросток, который нельзя втянуть, – является частью Руггедо, и наоборот: Руггедо является частью ненастоящего дяди.

Самое время вспомнить Прыгалса с его головой, отделяющейся от тела.

В темном доме безостановочно пульсировали сонные волны сытости, понемногу набиравшие нервно-жадный темп, неизменно следующий за чувством тяжести в желудке и процессом пищеварения.

Тетя Бесси повернулась на спину и захрапела. В соседней комнате ненастоящий дядя, не просыпаясь, сделал то же самое.

Неплохо у него развита способность к защитной мимикрии…

На следующий день, уже в половине первого, темп пульсации и настроение в доме заметно изменились.

«Раз уж вы собрались в Санта-Барбару, – сказала утром бабушка Китон, – сегодня свожу детей к зубному. Пора отбелить им зубы, а к доктору Ховеру и одного ребенка трудно записать, не говоря уже о четверых. Джейн, твоя мама сообщила в письме, что ты была у стоматолога в прошлом месяце, поэтому тебе ехать не нужно».

И на детей навалилось бремя, о котором никто не упоминал. Лишь когда бабушка Китон на глазах у Джейн выводила всю компанию на крыльцо, Беатрис – она шла последней – сунула руку за спину, не глядя нашарила ладонь Джейн и крепко сжала ее. Только и всего.

Ответственность была передана без слов. Беатрис дала понять, что сегодня кормежкой заведует Джейн. Такова ее обязанность.

Медлить Джейн не рискнула: слишком уж заметно приуныли взрослые. Руггедо проголодался.

Джейн смотрела вслед двоюродным братьям и сестрам, покуда те не исчезли за шинусами. Когда вдали, увозя с собой надежду на их возвращение, прогромыхал трамвай, Джейн отправилась в лавку, где купила два фунта мяса, выпила газировки и вернулась в дом.

Сердце билось быстрее обычного.

На кухне Джейн взяла жестяную кастрюлю, переложила в нее мясо и украдкой пробралась в ванную. Непросто было залезть на чердак без помощи и с занятыми руками, но Джейн справилась. Постояла в теплой тишине под крышей, отчасти надеясь услышать освобождающий от бремени дежурства зов тети Бесси, но зова не последовало.

Незатейливый алгоритм предстоящих действий казался в достаточной мере прозаичным, и страх ненадолго отступил. К тому же Джейн было едва за девять, и на чердаке хватало света.

Она ступила на балку и балансировала на ней, пока не переместилась на дощатый мостик, и тот упруго завибрировал под ногами.

Раз и два, вот дрова,

Три-четыре, двери шире,

Пять-шесть, время есть,

Семь-восемь…

Дважды ничего не получилось, но на третий раз Джейн очистила сознание, прошла по доске, обернулась – и…

Здесь было сумрачно, почти темно. Пахло холодом и пустой пещерой. Джейн поняла, что находится глубоко под землей. Быть может, под домом. Быть может, дом очень далеко. Эта странность, как и все остальные странности, была для нее приемлема, а посему Джейн нисколько не удивилась.

Как это ни парадоксально, она знала, куда идти. Она находилась в крошечном замкнутом пространстве и одновременно долго бродила по тесным и гулким коридорам, бесконечным, неимоверно сумрачным и пахнувшим холодной сыростью. Неприятно осознавать, что находишься в подобном месте, да и опасно бродить по таким местам с одной лишь кастрюлькой сырого мяса в руках.

Руггедо счел подношение вполне съедобным.

Оглядываясь в прошлое, Джейн не могла ничего вспомнить – ни как предложила пищу, ни как та была принята, ни в каком уголке этой парадоксальной тесноты покоилось существо, грезившее об иных мирах и временах.

Она знала лишь, что, когда Руггедо насыщался, ее вновь окутала тьма, пронизанная мерцающими огоньками, и из одного разума в другой хлынули незабываемые образы, словно оба сознания были сотканы из одинаковой ткани, и на сей раз Джейн увидела эти образы яснее прежнего. Она увидела за сверкающей оградой исполинскую крылатую тварь и вспомнила то,