людьми. Тряпицын организовал привилегированный экспедиционный отряд, который исполнял почти все аресты и казни. Штаб допускал грабежи арестованных, поэтому террор имел корыстную подкладку[2304]. Монополия на террор охранялась. Председателю Рыбинского исполкома Прохорахину Тряпицын и Лебедева 27 апреля писали: «Во всех распоряжениях о ликвидации[,] подписанных кем-либо кроме командующего[,] должны указывать [ссылку] на № приказа, на основании которого это распоряжение отдается»[2305].

В городе царили безумие и ужас. Люди старались достать отраву, чтобы при аресте не даться в руки палачей живыми. А 28 мая началась последняя волна массового истребления жителей, не взятых в эвакуацию. Горы трупов вывозились катерами на стремнину и топились в Амуре. Тогда же партизаны начали выжигать окрестности, уничтожая рыбачьи поселки напротив Николаевска-на-Амуре, а 29 мая – сжигать жилые дома и взрывать крупные каменные постройки областного центра. Толпы организованных поджигателей сновали по улицам, запаливая дом за домом. Всего было уничтожено 1130 жилых построек – почти 97% всего жилфонда. Сотников-Горемыка описывал фильтрацию при эвакуации: «По пропускам погружались едущие на баржу, но при посадке процеживались, и подозреваемые на пристани убивались молотом, и трупы сбрасывались в воду»[2306]. Уже 1 июня партизаны, груженные награбленным добром, включая полтонны золота и множество конфискованных драгоценностей, покинули пепелище. Тряпицынцы бежали вверх по реке Амгунь к приисковому поселку Керби, по пути поджигая селения, прииски, драги и убивая всех подряд[2307].

Владивостокский журналист В. Чиликин (Эч) в брошюре «Исчезнувший город» писал: «В день моего приезда в Николаевск мне сразу же пришлось видеть жуткую картину: Амуром был выброшен на берег труп молодой женщины, на вид лет 26–27, к ее рукам и ногам было привязано четверо детей». Незахороненных жертв было зарегистрировано свыше 6 тыс. человек. Далее автор брошюры рисовал сцены пыток и зверских убийств с кошмарными подробностями, когда «расстрел уже считался роскошью». Партизаны не только проводили в жизнь «декреты» о социализации «буржуазных» женщин для пользования партизан, для отдачи русских женщин китайцам в жены и т. д., но и «сотнями убивали женщин и детей (последних насчитывалось более 600)»[2308].

Красный террор не прекратился и с уничтожением Николаевска. Жуткие сцены разыгрывались во время многодневного пешего перехода по тайге тысяч насильно эвакуированных горожан, когда дети до пяти лет почти все погибли, а партизаны, по воспоминаниям Г. Г. Милованова, «…ехали верхом на людях» и приканчивали ослабевших женщин и детей[2309]. Один из членов суда над тряпицынцами показал, что командир отряда С. С. Стрельцов во время похода говорил про отстававших, что «таких гадов» следует расстреливать[2310]. В зверствах во время перехода был замечен немолодой и матерый контрабандист Г. Г. Кантаев по кличке Карнаухий: «Когда были арестованы случайно подвернувшиеся четыре китайца, ночью Карнаухий разбил им черепа маленьким топориком…»[2311]

Согласно показаниям П. Я. Воробьёва, во время суда над Тряпицыным выяснилось следующее:

Списки лиц, подлежащих уничтожению, составлялись и [проф]союзами… и комиссарами… <…> Ямы в Горелове, в 18 км от Керби, были предназначены для горнорабочих, которые должны были выступить туда и которым там должен был быть приготовлен отравленный обед. Были найдены составленные уже на Керби – Амгунские списки лиц, предназначенных к убийству. Такие списки были найдены у Горелова, Константинова, Молодцова, Харьковского. У Харьковского найдены были также мандаты за подписью Тряпицына и Нины, в которых оставалось вписать только имя, и указанное лицо должно было быть убито…[2312]

Воробьёв, которого партизаны называли буржуем и «председателем гадов» как зятя состоятельного человека, также утверждал, что, кроме горнорабочих, планировалось уничтожение 101 семьи: «Целью уничтожения населения было[,] между прочим[,] и соображение об экономии хлеба, которого на Керби мало. Избиения на Керби производились ужасные. Искали мою тещу. Она была женщина крупная – полная. Возьмут ночью[,] убьют, утром смотрят – не та, опять ночью ищут по палаткам и берут толстых женщин и убивают… убили 6 женщин, не найдя моей тещи»[2313].

О том, что Тряпицын и Ко, привыкшие к вакханалии убийств, вытворяли по прибытии в Керби, свидетельствует запись беседы 1968 года с партизаном И. Д. Мамоненко:

…в конце мая, первым пароходом из Николаевска на Керби прибыл уполномоченный Ревштаба Тряпицына – [А. И.] Вольный а вместе с ним начальник вооружения Харьковский и другие. И сразу же начались необъяснимые репрессии. Одной из первых жертв явились супруги Тихомировы (он был начальником Радиостанции и ранее оказывал большую помощь нашим подпольщикам…). Их вывезли на косу за Амгунь, изнасиловали жену Тихомирова, а затем обоих зарубили. Я лично ездил смотреть трупы замученных. Так же неоправданно был расстрелян и 2‐й помощник капитана на пароходе «Муром» – Попов.

А когда вскоре прибыл и экспедиционный отряд И. В. Ведьманова[2314], то началась необузданная расправа над местным и эвакуированным из Николаевска населением.

Головорезы из этого отряда: Казадаев, Волков (маленький, корявый тип), Морозов и другие – стали наводить ужас на людей. Они отбирали из числа беженок юных девушек и молодых женщин и, под предлогом назначения на погрузку дров, увозили их на катерах «Пуир» и «Петак» за Амгунь. Там насиловали их и, зарубив, выбрасывали за борт. <…> Несколько семей эвакуированных партизан были также побиты и порублены, а трупы уплывали вниз по реке, где на устье их опознавали стоявшие на позициях партизаны.

Особые зверства творил некто Биценко, который, еще до прибытия отряда Тряпицына, злобно бесчинствовал по всей Амгуни, разъезжая на катерах с небольшим отрядиком подобранных им негодяев, и чинил расправу над не виновными… Даже Вольный вынужден был принять меры, чтобы пресечь разнуздавшегося бандита[2315]. По его распоряжению из Удинска был вызван Биценко якобы за получением боеприпасов… встретивший его на берегу председатель трибунала Дылдин и сотрудник следственной комиссии Виноградов пригласили Биценко к себе для беседы. <…> Когда Биценко, сопровождаемый с обеих сторон Дылдиным и Виноградовым, громко о чем-то споря и матерясь, шли… к канцелярии Вольного, то… [Биценко] вдруг внезапно остановился и, выхватив из деревянной кобуры свой маузер, произвел выстрел вверх, вероятно давая знать своим сорвиголовам, что он в опасности. Но и нерастерявшийся Дылдин тоже успел выхватить свой браунинг и, когда Биценко произвел второй выстрел, целясь в голову Дылдина, – почти одновременно с бандитом выстрелил тому в грудь…[2316]

При этом в ряде мемуаров Биценко был объявлен замаскированным белогвардейцем, хранившим офицерские погоны. Однако следственная комиссия, по свежим следам подтвердившая факт взаимной перестрелки Биценко и Дылдина, о погонах, якобы обнаруженных на трупе первого, ничего не сообщала