— Нельзя назад, Сигню. Да и некуда, Сонборг…

— Не говори, — она плачет.

Вообще теперь плачет почти каждый день. От слабости, от болезни, да и от горя. Наш Сонборг сожжён. И где наш конунг мы не знаем…

— Надо остановиться в каком-нибудь форте. И жить, пока не прояснится что-нибудь. Хотя бы не станет ясно, где Сигурд. Тогда…

Ответом мне были новые слёзы. Я привык уже за эти недели. Такой слабой, такой больной я не знал её, даже когда из чумного похода, она вернулась после болезни одной своей тенью, в ней было больше сил и радости.

Мы приехали в один грёнаварский форт, намереваясь остаться тут. К фёрвальтеру идёт Боян, представляясь, как обычно, он — лекарь, я — помощница. Я жду его в повозке на улице. Смотрю на людей, может быть узнаем, что происходит в Свее, может быть появились новости…

Но нет, обыкновенные будничные разговоры. Мальчишки пробежали, гоняясь друг за другом. Две женщины идут, обсуждают мужей, сердясь и смеясь вперемешку. Водонос прошёл мимо.

Боян вышел из дома фёрвальтера, за ним идёт какой-то сморчок.

— Он покажет нам дом, — сказал Боян по-русски.

— Это твоя жена? — голос у сморщенного мужичка, такой же — сморщенный, но я вижу, что он ещё не старый, морщинистый только.

Он прищурился, глядя на меня. Я поправляю платок, загораживая лицо, конечно меня не знают в лицо по всей Свее, но всё же, я много ездила по городам, фортам и деревням, по всем йордам. Дроттнинг Свеи не сидела в тереме…

— Как зовут тебя, красавица? — по-русски спросил меня сморчок, хитро глядя на меня.

— Всемила, — ответил за меня Боян.

— Она немая у тебя? Такая красивая и немая, просто не жена, а клад.

— Не немая я, — сказала я, понимая, что он просто хочет проверить, не врём ли мы, что славяне.

Он улыбнулся и стал даже симпатичным и вроде не сморчком совсем.

— Я — Кострома, ключник здешний, — он уселся к нам в повозку, показывая дорогу. — Времена нехорошие, ребятки. Асбинцы и норвеи повсюду, хозяйничают, насилуют, жгут, грабят, — будто облегчённо теперь говорит с нами как со своими Кострома. — А ты лекарь, стало быть. Это хорошо, лишних лекарей не бывает. Это как серебра — всегда мало, — он смотрит опять на меня. — Значит, сгорел Сонборг дотла?

Сигню, теперь Всемила, побелев, качнулась, оседая на узлы на повозке.

— Что это такое с ней? — удивился Кострома.

— Брюхатая она, — поспешил объяснить я.

— Твой или снасильничали? — вполголоса спросит Кострома, наклонясь ко мне.

— Мой-мой, — ответил я не без удовольствия, но разве я не чувствую Сигниного малыша как своего? Я обнимаю его в её животе каждый день, всякую ночь.

— А то, знаешь, сколько баб попортили, паршивцы, тьма!.. По всей Свее расползлись. Как теперь Свею обратно собрать. Это ж… Это только Великий Сигурд может, с нею, с Свана Сигню. А где она теперь? Жива ли, нет, не знают. Правда, говорят конунг Ньорд ищет её повсюду, наградить обещает даже… Женится на ней, думает люди за ним будут. Да только рази ж она пойдёть за него?

Мы добрались до низенького домика. Кострома легко спрыгнул с повозки:

— Вот, дом ваш. Вона лекарня, напротив.

Мы вошли: здесь кухня, спальня, печь на обе половины. Чёрный ход с кухни во двор, там баня, пустой хлев.

— Девчонку пришлю помогать, — сказал Кострома. — Ладно, обустраивайтесь.

В эту ночь, мы впервые спим на ложе, которое станет нашим супружеским ложем так надолго, сколько это угодно будет судьбе. Осознание этого волнует меня, и Сигню сразу почувствовала это.

Ещё бы не почувствовать. Я понимаю, каким испытанием стало для него затянувшееся путешествие, когда он принуждён спать рядом со мной, не имея возможности прикоснуться, как ему хотелось бы.

Мне легче. Мне каждую ночь является Сигурд. Каждое утро я просыпаюсь с полным ощущением того, что мы только что расстались… Иногда я вижу его с Эйнаром…тогда я просыпаюсь в слезах…

Поэтому, да ещё и потому что болела долго, я не испытывала вожделения. И сегодня я поняла, что пришло время поговорить с ним, моим дорогим Бояном, моим «мужем» Баженом.

Я испугался этих её глаз, обрекающих меня… Я это сразу понял и она поняла, что я понимаю…

— Спасибо тебе, Никтагёль, — говорю я. Он очень облегчил мне сердце тем, что понял всё без слов…

— За что это? — бледнея и потухая, спросил он, отворачиваясь.

— За то, что вернулся за мной. За то, что спишь рядом, согревая не только моё тело, но и душу. За то, что не трогаешь меня. И за то спасибо, что сейчас ты всё понял без лишних объяснений, — она подняла ладонями моё лицо и долго смотрит мне в глаза, которые мне так хотелось спрятать… — Я люблю тебя.

Боги! Дайте мне сил! Признаётся в любви, отказывая в ней навсегда…

Я приехал к Рангхильде просить помощи в поисках Сигню. Я знал, что шпионство — это то, что лучше всего всегда было налажено в Брандстане.

Она удивилась:

— С чего ты взял, что она жива?

— Сигурд ищет её, значит уверен, что она жива. Он не может ошибаться.

Рангхильда посмотрела на меня, будто испытывала.

— Зачем ты её ищешь? Если не за тем, чтобы прикончить, то я найду и сама прикончу.

— Затем, что Сигурд прячется. Я не знаю толком, где он, значит он готовит войско на меня. А Свея будет только у того, с кем Сигню. Если сама Свана Сигню признает меня конунгом Свеи, признают все… А там она может и умереть.

Рангхильда поверила. О том, что я пылаю страстью, она, конечно и помыслить не может, не тот я человек для неё. Я и для себя не тот человек…

— Она со скальдом. Так что ищи двоих сразу, — говорю я Рангхильде.

А сам вспоминаю, какое тяжёлое ранение мне нанёс этот самый скальд. И удивительно, что я остался жив. Да ещё и вылетел наружу из взорвавшегося терема… Не зря ношу имя Особар, оно верно оберегает меня.

Мы с лагерем перемещаемся по северу Сонборгских земель, прячась в лесах. Конечно, мы готовим войско.

Среди тех, кто ушёл подземным ходом немало ремесленников, куда больше, чем купцов, оставшихся в городе, ожидать нового конунга и присоединившихся к нам, после того как города не стало. Но многие мастеровые люди пали во время нападения Ньордовой рати, когда полегла Золотая Сотня.

А с оставшимися мы каждый день куём оружие, готовим доспехи.

Скотины мало. Хлеб на исходе