идея национализма. Отцом ее в древнееврейской литературе был основатель журнала «Гашахар», Перец Моисеевич Смоленский (1842—1885), литературное творчество которого является как бы переходной стадией от реализма к неоромантизму.

Смоленский — центральная фигура в новейшей литературе на древнееврейском языке. Он одинаково значителен как бел­летрист и как публицист. Шесть крупных романов написал он, кроме ряда мелких рассказов. И почти во всех них он — быто­писатель-реалист, изображающий неприглядные стороны быта и картины нравов русско-еврейского гетто. Широкую картину староеврейской жизни он нарисовал в своем четырехтомном романе «Блуждающий по путям жизни», где дал эпопею мяту­щегося еврейского юноши, который находит последнее успо­коение в гибели за свой народ во время погрома в Одессе в 1871 г. А в романе «Ослиное погребение» он показал неизбеж­ность коллизии между личностью еврея, стремящегося к свету и свободе, и обществом, застывшим в старом укладе жизни. Только в романе «Воздаяние праведных» уже просвечивает но­вое мировоззрение Смоленскина: на примере польского вос­стания автор убедительно показывает, как мало евреи могут рассчитывать на чужие силы и насколько необходимо евреям творить собственную историю. В повести, написанной неза­долго до смерти, «Заветная месть», Смоленский рисует пере­лом, совершившийся в душе ассимилированного еврейства под влиянием антисемитской травли и погромов 1880-х гг. Этому перелому способствовал сам Смоленский своими публицисти­ческими произведениями.

Реалистический, период древнееврейской литературы по­родил то просветительно-обличительное литературное тече­ние, которое проповедовало евреям приспособление к общеев­ропейской и к русской культуре. Положительной стороной этого течения было значительное ослабление влияния религи­озных суеверий и национальных предрассудков. Но оно имело и отрицательную сторону: в погоне за общечеловеческой куль­турой оно проглядело все то, что было общечеловеческого в специфически еврейском. Народу, ведущему политически-самостоятельную жизнь на собственной территории, это, быть может, не страшно. Но у народа, живущего меньшинством сре­ди чужих, лишенного территории и разговорного языка и не имеющего своей собственной экономической структуры, об­щечеловеческое волей-неволей окрашивается в национальную окраску коренного народа, среди которого народ-меньшинство живет, даже если коренной народ этого не требует. И, таким об­разом, еврейский народ, со вступлением его в сонм европей­ских наций, стал обезличиваться. Стало заметно такое явле­ние: резко-национальными чертами отличался лишь еврей гет­то, суеверный и фанатичный, а еврей интеллигентный всеми силами старался быть непохожим на еврея. И, если это ему не всегда удавалось, он достигал другого: поляком, французом, немцем он не становился, но сознательным евреем переставал быть. И мало-помалу распространилась теория, что еврейской нации нет, а есть лишь «поляки, французы, немцы Моисеева закона». Точно так же, как есть немцы-католики и немцы-лю­теране, есть и «немцы-израэлиты». Все дело в вере, а не в наци­ональности.

Против этого взгляда восстал со свойственной ему горячнос­тью П. М. Смоленский. В появившемся в 1872 г. в журнале «Гашахар» его произведении «Вечный народ» он создает впервые доктрину «еврейского прогрессивного национализма». Этот наци­онализм, столь далекий от «зоологического», не может противо­речить идее равенства и братства людей: никто больше Смоленскина не ценит великого пророческого универсализма, самого драгоценного дара, который еврейство преподнесло человечест­ву. Национализм Смоленскина это — стремление к сохранению и свободному развитию разнообразных форм культурной жизни человеческих групп, объединенных общим происхождением и общими историческими переживаниями, — форм, благодаря со­четанию которых и возможна гармония духовной жизни всего человечества. Стремиться не к универсализму, а к космополи­тизму, значит стремиться к обеднению человечества.

И в гамме национально-культурных форм не последнее мес­то должна занимать национальная культура еврейства. Ибо ев­реи — нация, а не только религиозная разновидность других на­ций: у них общее происхождение, общая история и общий язык. Иначе, т. е., если евреи не нация, а лишь религиозная конгрега­ция, — чем объяснить то, что евреями остаются и атеисты? Ис­ходя из этого взгляда, Смоленский обрушивается в своей следу­ющей книге на всех, придерживающихся теории, что евреи — лишь «Иксы Моисеева закона». Не религия сохранила еврей­ский народ, а национальное самосознание. Ключ к тайне столь поразительного долголетия еврейского народа надо искать не столько в религиозной спайке его, сколько в великой надежде на возрождение, политическое и духовное.

Но этот ход мыслей уже вводит нас в 3-й период древнеев­рейской литературы — в период неоромантический (1880—1900).

IV

Две причины вызвали к жизни еврейский неоромантизм. Ос­вобождение славян усилило, как в свое время объединение Ита­лии, идею политического национализма, основанного на нацио­нальной свободе, а погромы и реакция звали к обособленности и идеализации прошлого. И эти два момента, — прогрессивный и реакционный, — идут рука об руку в древнееврейской литерату­ре 80-х и 90-х годов. Политический национализм вылился еще до погромов, в 1879 году, в самый разгар войны за освобождение славян, в стремление к восстановлению еврейской националь­ной свободы путем колонизации Палестины и к восстановле­нию еврейской национальной культуры путем воскрешения древнееврейского языка в разговорной речи. Это стремление на­шло себе выражение в статьях Л. Бен-Иегуды (род. в 1858), кото­рый, переселившись в Палестину и основав в Иерусалиме пер­вую газету европейского типа, первый ввел древнееврейскую разговорную речь в семью и школу. Обнаружился недостаток новых слов, оборотов речи и технических терминов, — и этот не­достаток был восполнен как неологизмами, так и забытыми сло­вами, находящимися в изобилии в сокровищнице 3000-летней еврейской письменности. И с этого момента датируется воскре­сение древнееврейской речи.

Усилившийся интерес к Палестине не мог не повлечь за со­бой нарождение целой литературы, воспевающей «обетован­ную землю», и не мог не будить любви к старине вообще. Поэты М. М. Долицкий (родился в 1856 г.) и Н. Г. Имбер (1856—1909) воспевали тоску по «прекрасной дочери Сиона», а крещеный еврей — ирония судьбы! — К. А. Шапиро (1841—1900) воспел еврейские народные легенды, связанные с идеей искупления и избавления через Мессию. Рано ушедший в могилу М. Г. Мане (1860—1887) сочетал пламенную любовь к Сиону со страстным упоением природой и великой тоской по красоте. Давид Фришман (1865—1922), талантливый критик и фельетонист, зовет в своих статьях к вечно прекрасному и к вечно человечному, но в своих новеллах, отличающихся изяществом формы, он — ро­мантик чистейшей воды. Л. В. Явеф (род. в 1847 г.), автор мно­готомной «Истории Израиля» в ортодоксальном духе, публи­цистических статей и полубеллетристических картинок, зовет к самобытности и строгой религиозности, причем, по его мне­нию, от Европы нам следует позаимствоваться лишь одними внешними формами жизни и литературы.

Совершенно особняком стоит Менделе Мохер-Сфорим, псевдоним С. М. Абрамовича (1836—1917). После долгих лет, которые он отдал почти всецело разговорно-еврейскому язы­ку, он вернулся к древнееврейской литературе и подарил ей целый ряд выдающихся беллетристических произведений. Менделе — первоклассный бытописатель-художник. Его быто­писания — настоящий эпос. Это — грандиозная эпопея из пат­риархальной жизни русского еврейства