времен Николая I прежде, чем начался еврейский «ледоход», когда еврейская се­мья и еврейская община представляли собой мощную скалу, о которую разбивались наступления врагов и все приставания «друзей». Как истый «просветитель»-семидесятник, Менделе относился отрицательно к патриархальному быту; но дух вре­мени сказывается в этих произведениях не только в совершен­но обновленном языке, но и в теплой нотке, прорывающейся у него каждый раз, когда дело касается народных страданий и народного подвижничества.

В 80-е годы древнееврейская литература как бы вся помоло­дела. До 1886 г. на древнееврейском языке были лишь ежеме­сячники и еженедельники. В 1886 г. доктор Л. О. Кантор (1848—1915) стал издавать первую ежедневную древнееврей­скую газету под названием «Гайом». Вслед за этой газетой вы­шеупомянутые еженедельники «Гамелиц» и «Гацефира» стали также выходить ежедневно. Народилась журналистика, кото­рая трактовала обо всех вопросах общечеловеческой жизни наравне с европейской прессой. Особенно отличились, как крупные журналисты, Н. Соколов (1859—1936), редактор «Гацефиры», д-р Л. О. Кантор, Д. Фришман, публицисты-ученые д-р С. Бернфельд и д-р Л. И. Каценельсон, фельетонист Э. Л. Ле­винский, поэт-публицист 3. Эпштейн и другие. Несколько рань­ше появились солидные ежегодники, несколько позже — лите­ратурные альманахи. Предприимчивый издатель, новеллист Бен-Авигдор создал «Грошовую Библиотеку» беллетристичес­ких книжек для народа, продававшихся по дешевой цене. Поз­же, издательства «Ахиасоф» и «Тушия» обогатили древнеев­рейскую литературу большим числом оригинальных и перевод­ных книг как общечеловеческого, так и еврейского содержания. Появились древнееврейские переводы Пушкина и Лермонтова, Толстого и Тургенева, Короленко и Чехова, а из иностранной литературы — Шекспира и Байрона, Виктора Гюго и Эмиля Зо­ля, Гёте и Гейне, Кнута Гамсуна и Стриндберга, Ницше, Спенсе­ра, Эмерсона и др.

К концу 80-х годов в древнееврейской литературе появляет­ся, как бы на смену Смоленскину и его журналу «Гашахар», крупный писатель, который занял центральное место в литера­туре 25-летия (1889—1914) и также основал (в 1896 г.) ежеме­сячник «Гашилоах», выходивший впоследствии под редакцией автора настоящей работы. Это — творец так называемого «ду­ховного сионизма» О. И. Гинцберг, известный под псевдонимом «Ахад-Гаам» («Один из народа») (1856—1927).

Этот крупный публицист-мыслитель выступил на литера­турное поприще к тому времени, когда еврейский патриархаль­ный строй, описанный Менделе, стал давать трещины. Писате­ли-просветители сделали свое дело. Просвещение, несмотря на ограничения времен Александра III, проникло во все поры ев­рейства, — и началось бегство из гетто. С тем большим рвением еврейская ортодоксия, поддержанная реакцией с ее ограничи­тельными законами, ухватилась за старое и отжившее. И созда­лось положение, при котором с одной стороны стояла ортодок­сия, чуждая жизни, окаменевшая и застывшая в обрядности, а с другой — интеллигенция, которая вместе с религией, отверну­лась и от родных масс и их национального достояния. Еврейст­ву грозил полный развал.

В это время появляется Ахад-Гаам. Вся его долголетняя ли­тературная и общественная работа, это — искание синтеза меж­ду старым и новым еврейством. Он видит «еврейское зло» в том, что, если выразиться несколько утрированно, «еврей — не чело­век, а человек — не еврей», иными словами — ортодоксальный еврей, свято хранящий все национально-религиозные ценности народа, отворачивается от всего общечеловеческого, а еврей — общечеловек чуждается всего национально-еврейского. Такова судьба народа без территории, без национальной политики и без разговорного общенационально-исторического языка.

Что можно предпринять против этого? — Проповедовать обособленность и шовинизм? — Но, помимо того, что это не в духе еврея и не в духе времени, мы уже видели, что это приводит лишь к окаменелости самого иудаизма: традиционный еврей — «только еврей», а не «еврей-человек». И вот Ахад-Гаам не нахо­дит иного средства не только для спасения еврейства как нацио­нальности, но и для установления синтеза между еврейским и общечеловеческим, кроме создания еврейского духовно-нацио­нального центра в Палестине. Такой центр, не разрешая ни чис­то-экономической, ни чисто-политической стороны еврейского вопроса в диаспоре, разрешит национальный вопрос всего еврей­ства. Создается мало помалу уголок на земном шаре, где евреи будут иметь свою собственную — хотя бы ограниченную суве­ренными правами другой державы — государственность, будут творить свою собственную национальную культуру, будут гово­рить на своем собственном национальном языке и, вообще, бу­дут как все территориальные нации. А так как этим уголком бу­дет Палестина, т. е. не только историческая родина еврейства, но и колыбель пророчества и христианства, то есть основание пред­полагать, что евреи там возьмутся снова за прерванную почти 19 веков тому назад нить их истории и вновь создадут культурные ценности, которые, подобно Библии и христианству, станут до­стоянием всего человечества.

Таков «духовный сионизм» Ахад-Гаама, который, в отличие от «политического сионизма» Герцля, стремился к тому, чтоб — по собственному выражению Ахад-Гаама «центром всего стало живое стремление сердца к объединению и возрождению нации и к свободному ее развитию, соответственно духу ее, на общече­ловеческих началах».

Эта весьма интересная доктрина поставила проблему ста­рого и нового еврейства, и тесно связанную с нею проблему ев­рейского и общечеловеческого, во всю ширь. И этим она послу­жила толчком к новым идеям и стремлениям, которые тесно сплетаются с новейшим течением еврейской литературы — с модернизмом.

V

Первым еврейским модернистом был И.-Л. Перец (1851—1915). Еще в 1894 г. он издал небольшую книжку эротических стихотворений «Флейта», которые поражают новизной поэти­ческих форм, тонкостью поэтических настроений и своеобрази­ем поэтического языка. Несколько позже Перец стал творцом небольшой художественно-законченной картинки, тонкого си­луэта, беглого, но изящного эскиза, символического рассказа и аллегорической сказки. Как Менделе Мохер-Сфорим, и он пи­сал одновременно на древнееврейском и на разговорно-еврей­ском языке. И, если реалист Менделе является «дедушкой ев­рейской литературы», то модернист Перец — «отец» ее. В проти­воположность Менделе, который рисует групповые типы наро­да, Перец изображает типы индивидуальные, и в то время, как Менделе рисует еврея в человеке. Перец рисует человека в ев­рее. Однако, и модернист Перец отдал обильную дань еврейской неоромантике. Он, вместе с Бердичевским, о котором речь впере­ди, и с весьма талантливым новеллистом Иегудой Штейнбергом (1863—1908), подметил лучшие черты хасидизма, на который так нападали еврейские просветители: он узрел поэтическую философию, легшую в основу этого родного дитяти еврейского мистицизма. «Хасидские рассказы» Переца, это — неороманти­ка, поднимающая изживший себя хасидизм до степени нового «философско-поэтического миропонимания». А его «Народные сказки» поднимаются до высот тончайших символических тво­рений лучших модернистов.

Развал патриархального строя вызвал в душе молодых ев­рейских писателей двойственное чувство. С одной стороны, со­знание, что старое должно уйти безвозвратно, что победа ново­го неминуема; с другой — тоска по лучшему, что сохранило ста­рое, и страх перед неизвестным, что принесет с собою новое. И эта тоска, и этот страх еще усугубляются опасением: кто знает, будет ли это новое — еврейским? — И есть ли уход