лет назад, на Рыночную площадь Кигена, в тот день, когда она сжала пальцы и, подняв в воздух кулак, стала свидетельницей рождения легенды.

– Арашитора!

Возглас распространялся по толпе, как огонь по сухому, как кость, труту.

Крик расцветал, будто глициния, и был исполнен обещаний. Все взоры обратились на восток, каждый указывал пальцем в небо, открыв от изумления рот, и сердца всех рвались из оков бренной оболочки и пели.

– Арашитора! – не умолкали люди.

С востока, где всходило солнце, к ним, кружа над головами, летел величественный зверь, и его крылья издавали звук, похожий на раскаты грома. Сами же крылья оказались гладкими, как клинки, и рассекали воздух, как сталь, а тигр нырял и пикировал, к восторгу толпы, вызывая трепет и радость на лицах.

И когда зверь приземлился, вспоров когтями землю возле развалин бывшей фермы, Сумико, наконец-то, заметила всадницу.

Красивая и грациозная женщина с озорной улыбкой, двигаясь словно танцовщица, соскользнула со спины арашиторы. Кожа ее была бледной, как на верхушках Йиши, волосы развевались на ветру и блестели расплавленным золотом, их обрамляла лента солнечного цвета.

Женщина была закована в железо: рельефный нагрудник с изображением оленя с тремя рогами в виде полумесяца, на шее висел золотой амулет с таким же изображением. Повязка из черной кожи закрывала один глаз, а другой остановился на Рупоре клана Змея, когда тот спрыгнул со сцены и заключил Танцующую с бурей в крепкие объятия.

– Хана, – пробормотал Кин.

Женщина зажмурилась и обняла Кина в ответ.

Когда она заговорила, в ее голосе зазвучали твердые согласные, в интонациях и тоне слышался намек на морчебский акцент:

– Как я рада видеть тебя, мой друг.

– Как жизнь? Как семья? – спросил Кин, когда они закончили обниматься.

– Все нормально, – усмехнулась Хана. – Старшенькой очень хотелось присоединиться ко мне, хотя ей всего пять. Несколько часов плакала, когда я сказала, что ей пока рано. В упрямице есть огонь Богини.

Сумико уставилась на арашитору, маячившую за спиной Ханы и смотревшую на Кина яркими янтарными глазами. Зверь был невероятно красив: задняя часть покрыта черными полосами, а оперение отливало чудесным опаловым оттенком.

Однако перышки вокруг глаз поседели, да и черные полоски тоже начали блекнуть. Сумико преисполнилась печали: последняя грозовая тигрица оказалась столь же хрупкой, как и остальные смертные. Время заберет храбрую Кайю, как каждого из них.

Что же останется, когда исчезнет последняя Танцующая с бурей?

– А где твоя жена, Кин-сан? – спросила Хана. – Где моя сестра?

– Я здесь, – раздался чей-то голос.

Занавес раздвинулся, и на струящемся шелке заиграли лучи дневного светила. И там стояла она, спокойная и прекрасная. Скромное кимоно с темной вышивкой ниспадало с плеч, облегая талию, из-за оби торчала рукоятка лакированного танто. Она была тоненькой, бледной, словно цветы глицинии. Волосы струились по лицу, как черная вода, волнами ниспадая по спине. Лицо было измученным от забот, глаза уставшими, но они вспыхнули светом при виде подруги, и улыбка Юкико оказалась такой же яростной, как свет госпожи Аматэрасу.

Рядом с Юкико стояли двое детей, мальчик и девочка лет десяти, высокие и красивые, с темными волосами и фарфоровой кожей. На руках она держала третьего, совсем младенца – малыша с яркими пытливыми глазами. Все трое завороженно воззрились на арашитору, и грозовая тигрица склонила голову.

Толпа взорвалась ликованием, зааплодировав при виде Юкико и ее отпрысков – легенда обрела плоть.

Танцующая с бурей оглядела толпу и снова улыбнулась, подняв в воздух кулак.

И ей ответило десять тысяч людей, взметнув в воздух десять тысяч кулаков, выкрикивая одно имя, снова и снова:

– Юкико!

– Юкико!

Когда неистовство улеглось, что казалось невозможным, близнецы посмотрели на мать с невысказанным вопросом в глазах.

– Хорошо, ступайте, – кивнула Юкико.

Близнецы с радостными криками спрыгнули со сцены и подбежали к арашиторе. А потом замерли в нескольких шагах, восхищенно глядя на могучую Кайю и протягивая к ней сложенные вместе руки, ладонями наружу.

Грозовая тигрица осторожно подошла к ним и расправила крылья, прижавшись щекой сначала к одной паре ладошек, а затем – к другой под восторженный рев толпы.

Юкико спустилась со сцены, и в ее походке чувствовалась слабость. Кин направился к жене, забрал малыша, и Хана буквально влетела в объятия Юкико. Обе женщины плакали, держась друг за друга, как утопающий хватается за плавающую в воде ветку.

– Я знала, что ты будешь здесь, – выдохнула Юкико.

– Даже если бы у нас на пути встали все óни из кругов ада, Кайя бы прилетела сюда.

– Я скучала по тебе, сестра.

Они разомкнули объятия, и Хана повернулась к близнецам, которые дивились блеску меха и мягкости перьев Кайи.

– Привет, Масару, – сказала Хана. – Здравствуй, Наоми. Вы меня, наверное, не помните?

Близнецы молча уставились на нее, как обычно делают дети, и Хана громко рассмеялась, а в глазу ее словно блеснула молния. Она повернулась к Кину, державшему крохотного мальчика на руках, и погладила ребенка по щечке.

– А тут у нас кто? Новый человечек?

– Его зовут Араши, – ответила Юкико.

– Араши, – повторила Хана. – Шторм. Здорово!

Юкико указала на участок мертвой земли. Вдалеке прогремел гром, и края неба потемнели от надвигающейся бури.

– Сделаем все сейчас? Перед дождем?

– Я до сих пор помню это место, – вздохнула Хана. – Наш дом был прямо вон там. Разбитые окна и разрушенные мечты…

– Тогда давай избавимся от этого. И заодно от теней прошлого.

Хана кивнула, взяла Юкико за руку, и женщины направились к краю мертвых земель. Кин шагал рядом с ними. На поверхность, клубясь, поднималась тонкая струйка черных испарений, слабая и почти полупрозрачная в свете солнца. Однако она пока никуда не делась – последняя метка кровавого лотоса на теле Шимы. По периметру стояли на страже бусимены Тора, но, к счастью, давки, чтобы прикоснуться к Танцующим с бурей, не наблюдалось.

На толпу опустилась странная тишина, словно людьми овладела гравитация, не отпускавшая их от земли. Уже не слышалось ликующих и счастливых возгласов, лишь шаги эхом отдавалась в печальном бризе, отягощенном обещанием новых бурь.

Юкико убрала с лица выбившуюся прядь волос. Губы побелели, и она казалась такой маленькой среди моря людей – совершенно потерявшейся. Но она потянулась к мужу и улыбнулась, когда Кин нежно поцеловал ее в лоб. Юкико посмотрела на детей, подбежавших к ней, на людей, собравшихся на сцене.

Все они были изранены в прошлом, но продолжают идти дальше.

И она, глубоко вздохнув, заговорила, и теперь голос ее стал силен, как рев грозового тигра.

– Люди Шимы, – начала она. – Послушайте меня сейчас внимательно.

Юкико воздела руку, и Сумико заметила, что плоть ее ладоней покрыта шрамами от