– Беда у человека, – сказал Михаил, когда Дмитрий ушел. – Растрата в магазине. Митька ведь говорил, что торговец из него никудышный, вот кто-то и подмухлевал с деньгами, а ему теперь отвечать.

– Горе-то какое, – сказала Марфа. – Что же он будет делать? – Попробует разобраться, – серьезно сказал Михаил, – найти вора… у него еще неделя есть, а потом в магазине ревизия будет. Сказал, что, если не найдет денег, пойдет под суд. – Может быть, ты что-нибудь придумаешь? – спросила Марфа и посмотрела на мужа взволнованно и влюбленно. – Я же знаю, ты умный, ты сможешь.

Михаил улыбнулся и сказал:

– Не такой уж я и умный. Но я попробую.

На станции «Дворец Советов» шли отделочные работы. Всех тормозили специалисты-мраморщики, срывавшие сроки. На доске, где отмечали работу бригад, напротив мраморщиков была нарисована черепаха. А вот бригада Марфы никогда не спускалась ниже самолета или автомобиля.

– Что это за темпы? – негодовал на мраморщиков начальник смены. – Позорно передвигаться черепашьим способом, когда строишь метрополитен! Вы как будто на кладбище работаете.

– Так мы всю жизнь на кладбище и работали, – ответили они.

Оказалось – в самом деле: раньше мраморщики делали надгробные памятники. Пришлось срочно усилить бригаду молодыми комсомольцами – и работа закипела: станция «Дворец Советов» была закончена всего за шесть месяцев.

Морозной ночью 31 января 1935 года начальник шестой дистанции вышел к рабочим и официально подтвердил: можно снимать тепляк с законченного здания наземного вестибюля.

Марфа заканчивала смену в полночь, но вся ее бригада осталась разбирать тепляк.

– Что же, строили, строили и не увидим, что получилось? – сказал кто-то. – Нет, это уж дудки не нашей погудки!

Снаружи здание вестибюля, укутанное в фибролитовую шубу тепляка и освещенное резким, почти ослепительным светом январской луны, походило на огромный, наскоро сколоченный цирк.

Вместе с товарищами по бригаде Марфа крепила на фибролитовых плитах стальные тросы. Потом несколько десятков рабочих ухватились за его концы. Как на празднике в деревне, подумала Марфа – и тут огромная стена тепляка стала медленно клониться к земле и, достигнув критического угла, с грохотом и треском рухнула на землю. Марфа вместе со всеми бросилась грузить на машины доски и фибролит.

К трем часам ночи здание освободили от лохмотьев зимней одежды.

Слух о том, что «Дворец Советов» закончили, в мгновение ока пронесся по всем дистанциям метрополитена. Рабочие со всех концов города стекались на Гоголевский бульвар, и Марфа совсем не удивилась, когда услышала, как Михаил окликает ее.

Они стояли рядом, глядя, как первые лучи холодного зимнего солнца освещают легкое полукруглое здание.

– Красота-то какая, – прошептала Марфа.

Михаил обнял ее за плечи.

Все новые и новые люди подходили к ним. Девочки и хлопцы из Марфиной бригады, Ермаков, Сидоренко, Осипов, проходчики, укладчики, мраморщики. Площадь постепенно заполнялась людьми, все больше и больше становилось обычных москвичей, студентов, рабочих, красноармейцев.

Вдруг толпа зааплодировала и закричала. Это председатель Моссовета товарищ Булганин приехал поздравить рабочих шестой дистанции. Он лично хотел пожать руки передовым работницам, и начальник дистанции потащил Марфу ему навстречу.

– Миша, – закричала она, – я сейчас вернусь, не уходи!

Но какое там – вернусь! Разве найдешь кого-нибудь в такой толпе! Уже давно уехал товарищ Булганин, а люди все не расходились. Марфа стала выбираться, но вдруг совсем рядом она услышала знакомый голос, неспокойный и радостный:

– Это только начало! Мы победим природу, растопим полярные льды, всюду построим дворцы для рабочих людей! Мы окружим материки теплыми течениями, мы заставим ледовитые океаны вырабатывать миллиарды киловатт электричества, мы вырастим деревья вышиной в километр…

– Здравствуй, Митя, – сказала Марфа, и Дмитрий тут же бросился к ней и расцеловал в обе щеки.

– Праздник, какой праздник! – повторял он.

Держась за руки и помогая друг другу, они выбрались из толпы.

– Миша тоже здесь, – сказала Марфа. – Давай подождем, может, он нас увидит.

– Да, да, – восторженно продолжал Дмитрий. – Давай, давай будем стоять здесь. Ведь ты знаешь, там, на Гражданской, я мог только мечтать, что мы доживем до такого! Что снесут церкви, построят народные дворцы, что наша страна будет могучей и великой!

Марфа улыбнулась широко и радостно, а потом спросила:

– Как у тебя дела? Миша говорил, у тебя были неприятности в магазине.

Дмитрий порывисто обнял ее:

– Милая Марфа! Разве Миша не сказал тебе? Все, я там больше не работаю. Возвращаюсь в строй. Есть еще порох в пороховницах! Через неделю выдвигаюсь на Дальний Восток.

– А недостача? – совсем тихо спросила Марфа. – Ты нашел деньги?

– Да ты ничего не знаешь! – воскликнул Дмитрий изумленно. – Мишка же мне помог, принес деньги, и я положил их в кассу. Но я обещал отдать, ты не волнуйся, я из части все пришлю. Вот ведь Мишка какой, даже тебе не похвастался! А он ведь спас меня! – и Дмитрий восторженно покачал головой.

Когда Марфа вернулась в маленькую комнату общежития, Михаил был уже там. Марфа уткнулась лицом в его большие ладони, в родной запах подземной пыли, цемента и металла, пота и мужского тела. Вот только на пальце мужа не было привычного кольца…

Через полчаса Михаил лежал на узкой кровати и смотрел, как Марфа, все еще неодетая, пытается разжечь примус. У нее было красивое тело молодой рабочей женщины.

– Керосин кончился, – сказала она и присела на кровать. Взяв мужа за руку, погладила осиротевший палец. – Ведь Митя – твой друг, правильно? Ты ведь не мог поступить иначе?

– Да, – кивнул Михаил, серьезно и сосредоточенно, – вот только как-то непривычно, все время я чувствую, что кольца нет. Палец как будто голый.

И тогда Марфа молча сняла материнское кольцо с указательного пальца и протянула мужу.

– Попробуй, – сказала она.

Михаил улыбнулся – слишком велика была разница между старинным золотым украшением и дешевой деревенской безделушкой, – но потом бережно взял кольцо из рук Марфы и надел.

– Как влитое, – сказал он. – Я буду считать, что наши два кольца превратились в одно, хорошо?

– Конечно, – ответила Марфа.

Она снова залезла под одеяло и замерла, прижавшись к Михаилу.

– Ты знаешь, – сказал он, – я там, на площади, все время думал об отце. Жалко, что он не дожил. Ему бы все это понравилось. Подземный город, метро, мраморные своды, толпы людей на улицах. Он тогда думал: настал конец света, новый всемирный потоп. Надо ласты себе отрастить, стать подводным жителем – он потому и послал меня на рабфак. Думал: настало новое Средневековье, варварство, конец наук и искусств. Не будет больше ни театров, ни дворцов. А оказалось – это только начало, нет никакого потопа, просто сильный дождь, весенний ливень. Можно закрыться зонтиком, переждать, потом жить дальше. Пожениться, детей завести, потом внуков. Жить честно, достойно, хорошо. Будто ничего не случилось. Я думаю, если бы отец знал, что так будет, он бы не умер тогда, в двадцать девятом.