Голос Михаила прерывается.

– Мне его очень не хватает, почти всегда, все время, – и Марфа понимает, что Михаил плачет. И тогда она садится в кровати, кладет голову мужа себе на грудь и начинает укачивать, как младенца. Сквозь всхлипы он говорит: – Спасибо, спасибо, и мне хорошо, только когда я с тобой, и я не знаю, что бы я делал без тебя, – и множество других слов, которые говорят, когда любят, и которые предназначены только любимым.

Скоро они уснут, уснут уставшие от ночной работы и любовных объятий, уснут, прижимаясь друг к другу, чувствуя во сне тепло другого тела, вдыхая запахи великой стройки и своей любви, – и даже во сне Михаил нет-нет да потрогает большим пальцем свое новое кольцо, постепенно к нему привыкая.

Через много лет он и сам забудет, чье кольцо носит на пальце, будет говорить детям и внукам про надпись на санскрите, рассказывать, что кольцо досталось от отца, математика и лингвиста. Незадолго до смерти он отдаст кольцо Никите, и в конце концов оно как влитое обнимет палец Ани-Эльвиры. Но все это – через семьдесят лет, а сейчас Михаил спит, обняв жену, и слезы высыхают у него на глазах. Он спит, и ему снятся миллионы людей, они входят в мраморные вестибюли метро, заполняют просторные поезда, идут на работу и учебу, спешат навстречу счастью. Конечно, что такое счастье – каждый понимает по-своему, но все вместе люди понимают и знают: надо честно жить, много трудиться, крепко любить и беречь этот огромный счастливый город, который зовется Москвой.

У каждого рода – свои секретные владения, потайные места, о которых не знают чужаки. Здесь можно зализать раны и собраться с силами. Здесь пространство податливо, а время неспешно. Здесь – точка покоя и поле битвы, центр циклона и эпицентр взрыва.

Наше фамильное имение – скрытый в дремучей чаще темный лесной водоем. Только мы находим дорогу сюда, только мы знаем его темный вкус, только мы плаваем в этих водах, погружаемся на дно, вызываем подводных жителей. Это наше семейное умение, это у нас в крови, в нашей крови, темной, как ночная озерная вода, в нашей крови, что мельничным колесом шумит в висках.

Тайное убежище, лесное урочище, семейное сокровище. Иногда – озеро, иногда – запруда, иногда – омут. Темная вода, мельничное колесо, гнилые коряги на дне.

Мы приходили сюда поодиночке. Сегодня мы впервые встретились здесь.

Мы смотрим на отражение наших лиц в черном зеркале, подернутом рябью, мы втягиваем ноздрями затхлый влажный воздух, мы оглядываемся по сторонам, словно в первый раз.

Лес стоит вокруг зубчатой стеной, еловым частоколом возвышается за нашими спинами. Круглый диск луны висит в небе, повторяет очертания озера у наших ног.

– Добрый день, – говорит Аня.

– Привет, – откликается Никита.

– Hi, – машет рукой Мореухов.

Мы – маленькие дети в дремучем лесу вечности. Два Ганса и одна Гретель.

Мы знаем, чтó должны сделать.

– Ну что, – говорит Никита. – Похоже, Римму ждать не имеет смысла. Начнем?

– Да, наверное, – вздыхает Аня.

Она все-таки надеялась встретить тут сестру.

– Ага, – говорит Мореухов, – сообразим, что называется, на троих.

Мы беремся за руки. Влажные пальцы Мореухова, крепкий захват Никиты, узкая Анина ладонь. Пожав ее, Никита невольно вспоминает о Маше – она любит засыпать, взяв его за руку.

Пространство податливо, и потому мы можем держаться за руки, хороводом обступив лесное озеро. Мы знаем одно: мы не должны разомкнуть круг.

Медленно мы начинаем двигаться. Никита задает темп, ускоряющийся, рваный, задыхающийся. Полночным хороводом мы кружимся вокруг черного лесного зеркала. Бледным пятном в его центре – луна.

Мы кружим все быстрее и быстрее.

Вот он, наш круговорот, наша лесная окружная дорога. Вода, пар, дождь, снег; возгонка, испарение, конденсация, замерзание; вечный водный круг, колесо сансары, рождений и смертей, похорон и крестин.

Мы почти выбились из сил, мы задыхаемся. Вот сейчас откроется второе дыхание, думает Аня. Это как запой, думает Мореухов, главное – не останавливаться, пока есть силы. Никита старается ни о чем не думать, вызвать в памяти фантасмагорическое видение Дашиного оргазма. Почему-то Никита знает: это сейчас – самое главное.

Пот струями льется по лицу, соленые капли падают в темную воду, ноги скользят по глинистым берегам, пожатие Никиты слабеет, мокрые пальцы Мореухова вот-вот выскользнут из Аниной ладони, прорвемся, говорит она себе, выплывем, – и впервые множественное число этих глаголов обретает смысл: это мы прорвемся, мы выплывем, все вместе, все втроем.

Может, в самом деле пришло второе дыхание; может, нам удалось найти правильный ритм; но в ночном воздухе зазвучал и окреп мощный гулкий звук; глухой, утробный, нечеловеческий. Кажется, он исходит из глубины озера – и одновременно триумфальным стоном вырывается из наших легких.

Рябь покрывает темную воду, раскалывается отраженный диск луны, черные волны касаются наших ног. В такт хороводу кружится вода, свивается воронкой, закручивается спиралью, вертится водоворотом, бурлит, булькает и пузырится – и там, в сердцевине озера, начинается движение, колыхание, подъем.

Мы знаем, кто поднимается сейчас на поверхность. Мы знаем его. Мы уже с ним встречались.

Хтоническое чудовище, древнее божество, глубоководный монстр, придонный бог, осьминог, водяной. Осклизлые щупальца, гнилые водоросли, на голове – блюдце, белое и круглое, как луна в небе.

Мы останавливаемся, мы крепче сжимаем руки. Волны уже достают нам до груди, чудовище бросается из стороны в сторону, пытается разорвать круг, вырваться наружу.

Как на чудо-юдины именины испекли пирог из глины, сквозь зубы говорит Мореухов, и мы начинаем приседать и поднимать руки, словно в детском хороводе. Темные волны бьют нам в лицо, кажется, еще минута – и круг разомкнется.

– Послушай, – кричит Аня, – успокойся, не злись, мы все сделаем по правилам. Мы признаем твою власть, мы принесли тебе дары, прости, что потревожили твой покой и вызвали тебя. Для нас пришло время отдавать, пришло время очиститься, и мы просим твоей помощи, твоей поддержки.

И Аня падает на колени. Резкий, гортанный клекот раздирает ей рот. Сверхзвуковой визг «фау-2», снайперский свист пули, шелест крыльев последнего ангела, смерть в полете – и когда над лесом замирает последняя нота, озеро успокаивается, вода снова ложится к нашим ногам. Чудовище высится в центре озера, только темные струйки воды стекают по гладкой коже.

– Я приношу тебе в дар свою свободу, – говорит Аня. – Я приношу тебе в дар мое одиночество, мою готовность рассчитывать только на себя. Я делаю это ради себя, ради своего сына Гоши, ради всех моих родных, ради блага всех живых существ.

Вторым на колени опускается Мореухов. Склонив голову над темной водой, он блюет – отчаянно и самозабвенно. Рвота фонтаном бьет изо рта – в лунном свете кажется, будто кто-то бросает в воду пригоршни серебряных монет.