– Разве я не прекрасна? Где видел ты кожу чище моей, где видел губы краснее?

– Ты просто поразительна, – совершенно искренне подтвердил я. – Однако позволь спросить, чего ради вы следили за Бальдандерсом, когда мы с ним встретились? И отчего не продолжили следить за мной, раз уж так этого хотели?

– За великаном мы наблюдали, потому что он растет. Растет, подобно нам и нашему мужу-отцу, Абайе. Со временем, когда земле не под силу станет держать его, ему придется уйти в воду. Но ты, если только захочешь, можешь уйти в воду прямо сейчас. Благодаря нашему дару дышать под водой тебе будет не труднее, чем этим разреженным, немощным ветерком наверху, а когда пожелаешь, вернешься на сушу и примешь принадлежащую тебе по праву корону. Эта река, Кефис, впадает в Гьёлль, а Гьёлль – в спокойное море. Там ты сможешь плавать верхом на дельфине над омываемыми морскими течениями полями кораллов и россыпями жемчугов. Мы с сестрами покажем тебе затонувшие города старинной постройки – в их стенах, взаперти, родились, выросли и умерли сотни поколений твоих сородичей, позабытых вами, живущими наверху.

– Никаких прав на корону у меня нет, – сказал я. – Вы меня с кем-то путаете.

– Там, в красных с белым садах, среди стай лучеперых крылаток, мы все станем твоими.

С этими словами ундина плавно, неторопливо подняла подбородок, запрокинув голову так, что лицо ее – и щеки, и лоб – оказалось вровень с поверхностью, едва-едва погруженное в воду. Вслед за лицом из глубины показалась белоснежная шея; над водой, в окружении крохотных ласковых волн, поднялись груди, увенчанные пурпурными сосками. Два-три вдоха, не больше, лежала она передо мной, вытянувшись вдоль течения во весь рост (по меньшей мере сорок кубитов, считая от алебастровых ступней до вьющихся в токах воды волос).

Скорее всего, ни один из читающих мою повесть влечения к этакому чудовищу не разделит и не поймет, однако мне захотелось поверить ей, отправиться с нею не меньше, чем утопающему хочется глотнуть воздуха. Доверяй я ее посулам безоговорочно – немедля нырнул бы в омут, позабыв обо всем остальном.

– Права на корону у тебя есть, хотя тебе об этом пока неизвестно. Уж не считаешь ли ты нас, плавающих в великом множестве вод – и даже меж звездами – пленницами единственного мгновения? Нет, мы видели, кем ты станешь и кем ты был. Только вчера лежал ты у меня на ладони, только вчера я, вызволив тебя из гущи спутанных трав, спасла твою жизнь ради этой минуты – не то ты бы погиб, утонув в Гьёлле.

– Тогда дай мне способность дышать водой, – сказал я, – и позволь испытать ее по ту сторону косы. Увижу, что ты говоришь правду, – пойду с тобой.

Громадные губы дрогнули, приоткрылись… Не знаю, сколь громко приходилось ей говорить под водой, чтоб я слышал ее на воздухе, однако с первым же словом ундины из воды вновь выпрыгнуло несколько рыб.

– Не так все это просто. Ты должен пойти со мной, целиком мне доверившись, пусть всего лишь на миг. Идем же.

Ундина протянула мне руку, и в этот самый момент до меня донесся отчаянный, исполненный муки крик Доркас, зовущей на помощь.

Я тут же бросился к ней, хотя, если б ундина подождала, пожалуй, мог бы и повернуть назад. Но нет, ждать ундина не стала. Казалось, сама река с ревом поднялась из русла, вздыбилась, подобно штормовой волне. В затылок мне будто швырнули целое озеро; ударившая не хуже увесистого камня волна сбила меня с ног и, точно щепку, закружила, потащила вперед. Спустя минуту, когда волна схлынула, я оказался далеко на берегу, промокший до нитки, изрядно помятый и без меча. В полусотне шагов позади, над рекой, наполовину поднялось белоснежное тело ундины. Не поддерживаемая водой, ее плоть жутко обвисла; кости, казалось, вот-вот затрещат, не выдержав тяжести тела; паклей поникшие книзу пряди волос легли на мокрый песок. Еще миг – и из ноздрей ундины хлынула вода пополам с кровью.

Я вновь пустился бежать, а к тому времени, как оказался возле костра, рядом с Доркас, ундина исчезла, как не бывало. На ее месте, чуть ниже песчаной косы кружил темный от ила водоворот.

Лицо Доркас побледнело почти настолько же.

– Кто это? – прошептала она. – Где ты был?

– Значит, ты ее видела. Я уж боялся…

– Ужас… – Бросившись навстречу, Доркас обняла меня, крепко прижалась к моей груди. – Ужас какой…

– Однако кричала ты не из-за этого, верно? Отсюда ее было не разглядеть, пока она не поднялась из воды.

Доркас молча указала туда, где спала Иолента, и я увидел, что земля вокруг нее обильно залита кровью.

На левом запястье Иоленты зияла пара глубоких порезов с мой большой палец длиной, и, сколько я ни касался их Когтем, струившаяся из ран кровь упорно не желала сворачиваться. Насквозь промочив ею с полдюжины полос ткани, оторванных от скудного запаса одежды Доркас, я прокипятил в крохотном котелке, нашедшемся среди ее поклажи, иглу с нитью и стянул края ран швами. Все это время Иолента почти не приходила в сознание – порой приподнимала веки, но почти сразу же вновь закрывала глаза и нас, судя по взгляду, не узнавала. Голос она подала только раз, сказав:

– Вот видишь? Тот, кого ты почитаешь за божество, подтверждает мою правоту, советует все то же самое, что предлагала я. Давай сотворим новое начало, пока не явилось Новое Солнце!

Реплику из ее роли я узнал в этих словах лишь много позже.

Когда раны перестали кровоточить, мы перенесли Иоленту на чистое место, умыли, а затем я отправился туда, куда меня выбросило волной, и после недолгих поисков отыскал «Терминус Эст». Меч ушел в мокрый песок почти целиком, так что наружу торчало лишь яблоко да часть рукояти длиной от силы в два пальца.

Пока я чистил и смазывал клинок, мы с Доркас принялись размышлять, что делать дальше. Я пересказал ей сон, привидевшийся мне в ночь накануне знакомства с Бальдандерсом и доктором Талосом, а после перешел к тому, как услышал голос ундины, пока они с Иолентой спали, и что она мне сказала.

– Как по-твоему, она еще там? Смог бы ты разглядеть ее, когда ходил искать меч, если она просто опустилась ко дну?

Я покачал головой.

– Думаю, поблизости ее нет. Поднявшись из воды, чтоб задержать меня, она здорово пострадала, а судя по бледности кожи, вряд ли способна подолгу оставаться в реке мельче Гьёлля под солнцем, в безоблачный день. Однако если она и там, пожалуй, разглядеть ее я бы не смог: вода слишком мутна.

Никогда прежде не выглядевшая очаровательнее, Доркас надолго умолкла. Сидя на земле, она оперлась подбородком о колено и устремила взгляд к облакам на востоке, оранжевым и вишневым в лучах вековечной, таинственной, полной надежды зари.

– Должно быть, она очень, очень хотела заполучить тебя, – наконец сказала она.

– Если отважилась встать из воды? Я думаю, она бывала на суше, прежде чем выросла в такую громадину, и теперь на минуту забыла, что на берег путь ей закрыт.

– Но ведь до этого ей пришлось плыть вверх по грязному Гьёллю, а после – по этой узенькой, жалкой речушке. Должно быть, она рассчитывала схватить тебя во время переправы, но обнаружила, что не может подняться выше косы, и понадеялась, что ты сам сойдешь в воду на ее зов… Одним словом, оказаться приятным для существа, привыкшего плавать меж звездами, это плавание никак не могло.