— Но ты же будешь об этом знать?

— Нет. Я ничего знать не буду.

Мачо развёл руками. Какой-то русский сюрреализм, всем понятный абсурд, когда за неправильностями прячутся правильности, а за одними словами стоит совсем другой смысл. Что-то похожее на «сбычу мечт». Он вспомнил Оксану и тяжело вздохнул.

— Не бойся, мы постараемся держаться неподалёку, — Малков неправильно истолковал его вздох. — И знаешь, что я придумал?

* * *

Группировка Исы Хархоева давно состояла на учёте в РУБОПе, как и десятки ей подобных, и это была одна из отличительных черт новейшей криминальной истории. В старые времена установленная банда немедленно уничтожалась отрядами ЧОНа[17], специальными группами НКВД или летучими бригадами ОББ[18], а оставшиеся в живых бандиты в течение суток приговаривались к высшей мере социальной защиты Коллегиями ВЧК, Особыми совещаниями, «тройками» либо другими органами внесудебной репрессии. Что интересно: когда наступил разгул демократии и поголовной заботы о правах граждан, все решения внесудебных органов признали незаконными, за исключением тех, которые выносились убийцам и бандитам. Законность последних сомнению и пересмотру не подвергалась, то есть быстрые и решительные действия по отношению к особо опасным преступникам как бы получили косвенное одобрение.

Но колесо истории со скрипом провернулось в очередной раз, и быстрота с решительностью оказались невостребованными: теперь на учётах состоят десятки и сотни оргпреступных групп, которым от этого состояния и не холодно, и не жарко. Потому что борьба с ними в основном свелась к контролю за преступной деятельностью и документированию преступных действий. На этом воздействие «органов» на группировщиков заканчивается под благовидными предлогами несовершенства законодательства, недостаточности доказательственной базы и отсутствия института защиты свидетелей. Если отбросить благовидные предлоги, которыми хорошо морочить голову журналистам и ничего не понимающим в этом деле гражданам, то причиной подобного благодушия является отсутствие государственной воли и соответствующего приказа.

В отношении Хархоевых такой приказ поступил, и участь группировки была предрешена.

Ранним утром бронированную дверь в квартиру Исы Хархоева вышибло направленным взрывом, в клубах дыма и пыли ворвались внутрь молчаливые люди в масках, пятнистых комбинезонах и с автоматами в руках. Через минуту и сам Иса, и два его телохранителя с отбитыми печенью и почками лежали на паркетном полу в наручниках, думали о вечном и мечтали уже не о «Лексусах» или «Мерседесах», а о медицинской помощи. И спешно одевающиеся красавицы их совершенно не интересовали. Невесть откуда взявшийся оператор фиксировал на плёнку автоматы «Скорпион», «Узи» и с десяток гранат «Ф-1».

Вторая бригада СОБРа ворвалась в офис фирмы, вытащила из шикарной гостевой комнаты Магомеда Тепкоева с загипсованной ногой, а из-под его подушки пистолет Стечкина. Абу Хамзатов выпрыгнул в окно и попытался отстреливаться, но СОБР в таких случаях действует очень последовательно и точно: короткая очередь прошила боевику грудную клетку.

Мусы Хархоева дома не оказалось, он ночевал у одной из своих многочисленных знакомых, поэтому в квартире оставили засаду и взяли его, когда он в разомлевшем состоянии заехал переодеться.

Всех задержанных арестовали, и даже самый гуманный в мире суд этому не противился. Молчали правозащитники, не проявляли активности журналисты. Уже через полтора месяца начались суды: сначала по очевидным эпизодам — незаконное хранение оружия, вымогательство, уклонение от уплаты налогов… Затем начался спрос за более тайные дела: организованную преступную деятельность, терроризм, убийства. Назначенные ранее сроки наказания увеличивались и постепенно добрались до восемнадцати — двадцати пяти лет. Группировка Хархоевых перестала существовать.

Карающий меч закона, прозрев, пытался добраться и до Сурена Бабияна. Но он, то ли почуяв недоброе, то ли по случайному стечению обстоятельств, выехал в Америку. Прослышав про интерес к своей персоне, Змей предпочёл не возвращаться, тем более что кое-какие деньжата у него там имелись. Во многом благодаря малознакомому Василию Столярову.

То, что произошло с Хархоевыми и Бабияном, очень поучительно для других. Ибо мораль проста: в России можно делать практически всё, что угодно, — воровать, грабить, рэкетировать, и даже убивать. Но боже вас упаси связаться со шпионом и диверсантом! Тогда ничто не спасёт вас от справедливой кары. Правда, возможно, через несколько лет и это перестанет считаться смертным грехом.

* * *

Второй звонок последовал, когда Мачо ехал в переполненном и душном вагоне пассажирского поезда «Тиходонск-Ахтырск».

— Ну, что? — послышался в трубке голос ожившего мертвеца. — Где ты находишься?

Мачо пришлось рассказать все подробно: название и номер поезда, вагон и даже номер места. Он ждал, что Салим скажет, что ему делать, но опять никаких инструкций не получил. С телефоном управляться было трудно: приходилось действовать одной левой рукой, потому что правая была в гипсе. Увечный человек вызывает сочувствие и не представляет опасности.

Положив трубку на столик, он набрал несколько цифр. Близнецы ехали в том же поезде — Владислав в следующем вагоне, а Анатолий — в предыдущем. Ещё несколько человек рассредоточились по всему составу.

— Отзвонился, расспросил о местонахождении, но ничего не сказал, — коротко доложил он.

— Хорошо, будем ждать, — ответил Влад.

Дело клонилось к вечеру, сквозь пыльные стёкла красное заходящее солнце последними яркими лучами просвечивало вагон насквозь. Поезд местного сообщения состоял только из плацкартных вагонов. В отличие от фешенебельного снобизма «спальных» или респектабельной чопорности купейных здесь текла истинно народная дорожная жизнь: похожие друг на друга голые по пояс мужчины, в растянутых трениках, играли в карты, потягивали пиво, кто-то пил и более крепкие напитки, причём практически не закусывая. Женщины тоже были похожи: линялыми халатами и простецкими причёсками. Они азартно «чесали языки» и воспитывали детишек, которые норовили влезть куда не надо, тем более что поезд предоставлял много подобных возможностей. Люди расхаживали по вагону, быстро знакомились, просили закурить и угощали куревом, одалживали друг у друга то нож, то открывалку для консервов, заводили доверительные разговоры и открывали друг другу душу.

Соседи Мачо — супруги средних лет, накрыв столик газетой, принялись выкладывать картошку в мундире, варёные яйца, хлеб и сало, солёные огурцы, зелёный лук… Он сглотнул слюну: даже в самой лучшей тюрьме кухня не отличается разнообразием.

— Покушайте с нами, молодой человек, — грузная тётка с добродушным лицом сделала радушный жест рукой, а её супруг с висячими седыми усами заговорщически подмигнул и достал бутылку с мутноватой жидкостью. Мачо понял, что это самогон, про который он много слышал, но который никогда не пробовал.