и Франции. Если бы, как того желал Генрих VIII, Мария Стюарт была обручена с Эдуардом VI, соединение двух королевств могло бы изменить судьбы всей Европы; но недавнее кровопролитие ожесточило Шотландию, а высокомерие, с которым Сомерсет проводил план заключения брака, довершило разрыв. Вторжение Сомерсета и его победа при Пинки-Кле позволили Марии Гиз, вдове Якова V, которая после его смерти стала регентшей, добиться у чинов Шотландии согласия на брак ее дочери с Франциском I, наследником французской короны. С того времени, как известно, притязания Марии Стюарт на английскую корону стали настолько опасными, что побудили Марию Тюдор к браку с Филиппом II. Но опасность стала еще больше со вступлением на престол Елизаветы: католики не признавали законности ее прав, а ее религиозная политика приводила к союзу католической партии с ее соперницей.

Поэтому, несмотря на мир с Францией, Франциск I и Мария Стюарт настаивали на своих притязаниях, и с согласия Марии Гиз отряд французов высадился в Лите. Появление этого войска на границе должно было вызвать восстание католиков. Но война Франции с Испанией заставила Филиппа II поддержать в этот момент Елизавету, и его влияние на католиков на время обеспечило спокойствие. Притом сама королева Елизавета порождала в них надежды на церковную реакцию толками о своем примирении с папой Римским и о допущении в Англию папского легата, а также планами брака с католическим австрийским принцем. Между тем она отпарировала удар в самой Шотландии, где начала быстро распространяться Реформация: она стала тайно возбуждать к восстанию против регентши «лордов Конгрегации», как называли вельмож, стоявших во главе протестантов Шотландии. Со вступления на престол дипломатия Елизаветы подарила ей год, которым отлично воспользовалась ее неутомимая натура. Она восстановила в Англии порядок, преобразовала церковь, выплатила часть долгов короны, пополнила казну, создала флот и войско, готовые к действиям на севере, когда, наконец, поражение ее шотландских союзников заставило ее сбросить маску. Но пока она не имела почти никакой поддержки, кроме своей самоуверенности. Испания твердо верила в ее гибель; Франция пренебрегала ее силами; даже ее Совет был в отчаянии. Единственным министром, на которого она могла положиться, был Сесиль, но и он сомневался в ней.

Но едва она оставила уловки и колебания, как во всем блеске проявились ее энергия и настойчивость. В тот момент, как французы готовились сокрушить «лордов Конгрегации», английский флот вдруг появился в Фортском заливе и заставил армию регентши отступить к Литу (1560 г.). Елизавета заключила формальный договор с лордами и обещала помочь им в изгнании иноземцев. Францию раздирали внутренние смуты, и она не могла прислать ни денег, ни людей. В марте лорд Грей перешел границу с 8 тысячами человек и вместе с «лордами Конгрегации» стал осаждать Лит. Но шотландцы помогали слабо, и штурм города совсем не удался. К тому же Филипп II вдруг стал завидовать укреплению могущества Елизаветы и потребовал от нее прекращения военных действий; но Елизавета была непоколебима. Голод помог ей лучше меча, и наконец согласно двум договорам с Шотландией и Англией, послы Франциска II и Марии Стюарт обещали удалить французов, а управление предоставить Совету лордов; было признано также право Елизаветы на престол. Парламент Шотландии тотчас объявил кальвинизм национальной религией. Правда, и закон, и договор Франциск II и Мария Стюарт отменили, но на деле политика Елизаветы разрушила зависимость Шотландии от Франции и привлекла на свою сторону самую сильную и энергичную из партий шотландской аристократии.

Глава IV

АНГЛИЯ И МАРИЯ СТЮАРТ (1560–1572 гг.)

Исход шотландской войны вдруг обнаружил перед Европой энергию Елизаветы и силу ее влияния. Она освободилась от контроля Филиппа II, выказала пренебрежение к Франции, создала английскую партию среди шотландской знати и тем устранила опасность, грозившую с севера. Пользуясь точно так же религиозными смутами, она могла сдерживать враждебность Франции. Под руководством адмирала Колиньи гугеноты, как называли французских протестантов, образовали сильную партию; неудача их восстания[5] против фамилии Гизов, стоявших во главе католиков Франции и пользовавшихся преобладанием при дворе Франциска II и Марии Стюарт, заставила их искать поддержки и союза Елизаветы. Но если давно ожидавшийся окончательный взрыв (1560 г.) великой борьбы между старой и новой верой укрепил внешнее могущество Елизаветы, то он ухудшил внутреннее положение страны. Когда ее католические подданные увидели, что королева вступает в союз с кальвинистами Шотландии и гугенотами Франции, они потеряли всякую надежду на ее обращение; ее надежды на соглашение в богослужебных вопросах были разрушены изданием папской буллы, запрещавшей присутствие на английской службе; религиозные смуты во Франции избавили Филиппа II от страха перед ней, и он имел меньше оснований сдерживать католиков Англии. На деле он готовился занять новое политическое положение — покровителя католицизма во всем мире; его войска были отправлены помогать Гизам в междоусобной войне, начавшейся после смерти Франциска II, и преследовать еретиков всюду, где они есть. «Религия, — говорил он Елизавете, — стала прикрытием анархии и переворотов».

В то самое время, как отказ королевы от участия в Тридентском соборе уничтожил последние надежды английских католиков (1561 г.), в Лите высадилась Мария Стюарт, после смерти своего супруга ставшая во Франции чужестранкой. Несмотря на свою молодость, — а ей было всего 19 лет, — в умственном отношении она едва ли уступала самой Елизавете, далеко превосходя ее пылкостью, грацией и красотой. Она принесла с собой утонченную чувственность французского Возрождения: она готова была целые дни проводить в постели и вставать только к ночи, для танцев и музыки. Но у нее был железный организм, не поддававшийся усталости: после своего последнего поражения она проскакала 90 миль, останавливаясь только для смены лошадей. Она любила опасности, приключения, звон оружия; в одном набеге на север она говорила окружавшим ее суровым воинам, что хотела бы быть мужчиной, «чтобы изведать, что за жизнь проводить целые ночи в поле или сидеть в шанце с глэсговским щитом и палашом». Но в кабинете она была таким же холодным и проницательным политиком, как и королева Елизавета; планы ее отличались такой же тонкостью, но гораздо большей широтой и величием. «Все приемы лучших и опытнейших политиков Франции, — писал английский посол, — все хитрости, выдумки и обманы, таящиеся в хитрых мозгах шотландцев, — все это или свежо в памяти королевы, или она легко может это проделать».

Ее красота, изысканная прелесть обращения, великодушный характер и искренняя привязчивость, ее откровенность, чувствительность и веселость, слезы женщины и отвага мужчины, ее свободная непринужденность, поэтический блеск, озарявший все значительные моменты ее жизни, — все это производило и на друзей, и