У Рин все внутри перевернулось от осознания своей вины.

– Я его не заставляла.

– Тогда что произошло?

– Мы находились в канале. И… Я тонула. Но я его не заставляла. Это не я.

Рин страшно хотелось услышать от Катая, что она не сделала ничего плохого. Но, как всегда, он лишь сказал правду.

– Тебе и не было необходимости его заставлять. Думаешь, Нэчжа позволил бы тебе умереть? После того, как ты назвала его трусом?

– Боль – не так уж ужасно, – напирала она. – Не настолько сильная, что хочешь умереть. Ты же сам ее чувствовал. И мы оба выжили.

– Ты не знаешь, что чувствует он.

– Вряд ли его боль сильнее моей.

– Возможно. А может, она хуже всего, что ты способна вообразить.

Рин подтянула колени к груди.

– Я не хотела причинять ему боль.

В голосе Катая не прозвучало осуждения, только любопытство:

– Почему бы тебе самой ему это не сказать?

– Потому что собственная жизнь ему не принадлежит, – ответила Рин, повторяя услышанные когда-то от Вайшры слова. – Потому что, когда обладаешь такой силой, эгоистично ничего не делать из страха.

Но дело было не только в этом.

Она завидовала. Завидовала тому, что Нэчжа получил доступ к такой величайшей силе и даже не думает ее использовать. Завидовала тому, что Нэчжа не цепляется за свои способности шамана. Его никогда не считали просто представителем своей народности. Он никогда не был чьим-то оружием. Они оба имели связь с богами, но Нэчжа по-прежнему был наследником семьи Инь, гесперианцы не проводили на нем свои эксперименты, а она – последняя наследница трагической судьбы своего народа.

Катай это знал. Катай знал обо всех ее мыслях.

Он долго сидел молча.

– Хочу тебе кое-что сказать, – наконец произнес он. – И не считай это осуждением, я лишь хочу предупредить.

Рин опасливо покосилась на него.

– О чем?

– Ты знакома с Нэчжей несколько лет. Встретилась с ним, когда он отточил способность носить маску. Но я знаю его с детства. Ты считаешь его неуязвимым, но он куда более хрупок, чем ты думаешь. Да, он редкостный говнюк. Но еще я уверен, что он готов спрыгнуть ради тебя с утеса. Пожалуйста, хватит пытаться его сломить.

Суд над Анем Тсолинем состоялся на следующее утро, на помосте перед дворцом. Во дворе толпились солдаты-республиканцы, на всех лицах читалось одинаковое холодное отвращение. Гражданским присутствовать не разрешили. Теперь все уже знали о предательстве Тсолиня, но Вайшра не хотел, чтобы возникли беспорядки и Тсолинь погиб в этой неразберихе. Он хотел устроить бывшему наставнику точно рассчитанную казнь и тянуть каждую молчаливую секунду до последнего.

Капитан Эриден и его гвардия конвоировали Тсолиня на площадку. Ему позволили сохранить достоинство – не завязали глаза и не связали. В других обстоятельствах он мог бы рассчитывать на высшие почести.

Вайшра встретил Тсолиня в центре помоста и протянул ему завернутый в ткань меч, а потом наклонился и прошептал что-то на ухо.

– Что происходит? – тоже шепотом спросила Рин у Катая.

– Вайшра дает ему возможность покончить с собой, – объяснил Катай. – Почетный конец для бесчестного предателя. Но только если Тсолинь признается в совершенных проступках и покается.

– А он это сделает?

– Сомневаюсь. Даже почетное самоубийство не перевесит подобный позор.

Тсолинь и Вайшра некоторое время стояли молча, глядя друг на друга. Затем Тсолинь покачал головой и вернул меч.

– Ваш режим – это марионеточная демократия, – громко произнес он. – Вы лишь отдали страну под пяту голубоглазых демонов.

По толпе собравшихся солдат прокатился ропот недовольства.

Вайшра осмотрел толпу и остановил взгляд на Рин. Он поманил ее пальцем.

– Подойди.

Рин огляделась в надежде, что он говорит с кем-то другим.

– Иди, – прошептал Катай.

– Чего он от меня хочет?

– А сама как думаешь?

Рин побелела.

– Я не буду этого делать.

Катай слегка ее подтолкнул.

– Просто не думай об этом.

Рин похромала вперед, навалившись на трость. Ходила она с трудом. Хуже всего была боль в пояснице, потому что распространялась по всей спине. Такое впечатление, что стержень пронзил каждую мышцу, – стоило ей сделать шаг или пошевелить руками, как в нее как будто тыкали ножом.

Солдаты расступились, освобождая ей путь к подиуму. Рин поднялась маленькими трясущимися шажками. Каждый шаг болью отдавался в зашитом на спине разрезе.

Наконец она остановилась перед наместником провинции Змея. Тот посмотрел на Рин усталыми глазами. Даже сейчас, когда он был полностью в ее власти, Тсолинь смотрел с жалостью.

– Марионетка на ниточке, – прошептал Тсолинь так тихо, что расслышала только она. – Когда ты только чему-нибудь научишься?

– Я не марионетка, – огрызнулась она.

Тсолинь покачал головой.

– Я думал, что ты умнее. Но ты позволила ему взять у тебя все, что ему понадобилось, просто раздвинула ноги, как шлюха.

Рин хотела ответить, но вместо нее заговорил Вайшра.

– Давай, – холодно произнес он.

Рин не стала спрашивать, что это значит. Она и так знала, чего он от нее ждет. И сейчас, чтобы не вызвать подозрения, она должна быть послушным орудием Вайшры и Республики.

Она положила правую руку на грудь Тсолиню, прямо над сердцем, и надавила. Согнутые пальцы охватило такое жаркое пламя, что ногти погрузились в кожу Тсолиня, словно в мягкий тофу.

Тсолинь извивался и дергался, но молча. Рин остановилась, поражаясь, как он может не кричать.

– Вы смелый человек, – сказала она.

– А ты умрешь. Дура! – выдохнул он.

Ее пальцы сомкнулись на чем-то мягком, вероятно, на его сердце. Рин сжала кулак. Сердце Тсолиня дернулось. За оседающим плечом Тсолиня Рин увидела, как Вайшра кивнул и улыбнулся.

Рин хотела покинуть Арлонг сразу же после казни. Но Катай возражал, заявив, что они не проплывут по каналу и мили, и она неохотно подчинилась. Рин толком не могла даже ходить, не то что бегать. Открытые раны требовали ежедневных осмотров в лазарете, без лекаря не справиться.

А еще у них не было плана побега. Муг не отзывалась. Если покинуть город сейчас, придется идти пешком, разве что они украдут лодку, но гавань слишком хорошо охранялась.

У них не было другого выхода, только ждать, по крайней мере пока Рин не излечится, чтобы могла постоять за себя в драке.