Наконец Кельдерек выбрался из подлеска на берег и прищурился от яркого солнца, уже выкатившегося в небо за Тельтеарной. Они оказались прямо над небольшим полукруглым затоном с крутым берегом высотой примерно в два человеческих роста. По краю всего обрыва заросли были вырублены на ширину двух-трех шагов, и пролегавшая там тропа спускалась к воде с одной и другой стороны заливчика. В нескольких шагах справа от них, наполовину перегораживая тропу, из земли вырастала высокая расколотая скала, замеченная Геншедом из леса сверху. А внизу слева у бережка стоял на причале челн с разбросанными в нем сетями, гарпунами и прочим рыболовным снаряжением. Нигде поблизости не было видно ни души, но сквозь деревья в отдалении виднелся еще один челн и скопление хижин на берегу Тельтеарны — над несколькими уже вились струйки дыма.

— Твою мать! — прошептал Геншед, быстро окидывая взглядом заросли вокруг. — И все так просто?

Внезапно из леса раздался громкий протяжный крик, почти человеческий в своей звучной мелодичной напевности. Мгновение спустя среди деревьев стремительно пронеслась пурпурно-золотая вспышка. То была птица, такая яркая в солнечном свете, что даже изнуренные голодом и лихорадкой дети зачарованно уставились на нее.

— Кайнат! — прокричала птица. — Кайнат, тр-р-р-р-ак! Кайнат извещает!

Сверкая, как алхимический огонь, мелькая желто-оранжевым подбоем крыльев, кайнат описал круг над затоном, на несколько мгновений завис в воздухе с распущенным переливчато-золотым хвостом, а затем плавно опустился на корму причаленной лодки.

— Кайнат извещает! — снова прокричала птица, настороженно глядя блестящими глазами на изможденных детей на берегу, так, как если бы и впрямь принесла свое послание им, и никому другому.

Услышав знакомый крик, Кельдерек поискал взглядом птицу, но не увидел ничего, кроме плавающих зеленых и серых кругов, пронизанных золотыми солнечными лучами. Потом, когда кайнат крикнул еще раз, взору вдруг явился двор в Зерае и Мелатиса, высунувшаяся из-за распахнутых ставен. А в следующую минуту образ девушки медленно растаял, и Кельдерек увидел себя самого, бредущего через дремучие леса и проливающего потоки слез, которые стекали водопадом со скалы на скалу и исчезали в кромешной тьме, что древнее мира.

— Кайнат извещает! — послышалось вновь, и Кельдерек, очнувшись наконец, увидел прекрасную птицу, сидящую над самой водой внизу, и Геншеда, стоящего рядом с натянутым луком.

Подобно тому как прогоревшее полено вдруг сдвигается и падает в очаге, так и Кельдерек неожиданно дернулся вперед, туго натягивая цепь, и тяжело навалился всем телом на Геншеда. Отклонившаяся от цели стрела с глухим стуком вонзилась в борт у кормы, и челн закачался и слегка развернулся от удара, производя легкую зыбь на глади затона.

— Да за них по четыреста мельдов дают! — в бешенстве проорал работорговец. Потом, потирая левое запястье, хлестнутое тетивой, он произнес со страшным спокойствием: — О, господин Крендрик, я должен уделить вам время, не так ли? Всенепременно должен.

Теперь в нем чувствовалось уверенное возбуждение, еще даже более страшное, чем его лютая жестокость, — возбуждение грабителя, понимающего, что в доме нет никого, кроме беспомощной женщины, которую можно не только ограбить, а еще и изнасиловать; возбуждение убийцы, наблюдающего, как его излишне доверчивого приятеля задерживают по обвинению, которое он по милости своего коварного мнимого друга уже никак не сумеет опровергнуть. Ему действительно дьявольски везло все время, это Геншед ясно понимал. Но ведь такое везение дается не каждому, а только малому не промах — со смекалкой и стилем. Лодка в полном его распоряжении, утро безветренное, деньги Лаллока лежат в поясе, к запястью прикован заложник, за которого он получит больше, чем зарабатывает за десяток подобных экспедиций. А у ног — беспомощный и, по счастью, не бесчувственный — валяется человек, некогда отказавшийся выдать ему разрешение на торговлю.

С ловкостью и сноровкой, приобретенными за годы практики, Геншед расковал Кельдерека и Раду, удлинил их цепи цепочками потоньше, последние пропустил через продырявленное ухо одного и другого и накрепко привязал обоих пленников к дереву. Кельдерек сидел на корточках, тупо глядя на воду и явно не понимая, что происходит. Затем работорговец в последний раз щелкнул пальцами и повел детей по тропинке налево и вниз, к затону.

Челн стоял у самого откоса, привязанный к валуну с просверленной в нем дырой — рыбаки часто пользовались такими для причала. Геншед бросил в лодку сначала заплечный мешок, потом два весла, лежавшие на берегу рядом. Наконец он пропустил цепь через отверстие в причальном камне и надежно закрепил ее на запястье ближайшего мальчика. Завершив все приготовления, он быстро поднялся обратно по откосу.

Едва он подошел к Раду и Кельдереку, как из подлеска с треском выломился Горлан. Дико озираясь, мальчик подбежал к Геншеду, уже вынувшему нож из ножен:

— Икетцы, Геншед, там икетцы! Прут по лесу развернутой цепью! Видать, на самом рассвете пустились на наши поиски!

— Когда они здесь будут? — хладнокровно осведомился Геншед.

— Галопом они не мчатся, ясное дело, усердно обыскивают чертов лес, шарят по всем кустам, но все одно появятся здесь с минуты на минуту, уж не сомневайтесь!

Ничего не отвечая, Геншед повернулся и неторопливо отвязал от дерева Кельдерека и Раду. Потом поставил наземь курильницу, которую по-прежнему носил с собой, раздул тлеющий в ней огонь и сунул в пламя острие ножа.

— Теперь послушай меня, Раду, — сказал работорговец. — Сперва ты выколешь глаза господину Крендрику. В противном случае я выколю глаза тебе, понял? Потом спустишься со мной вниз, отвяжешь от камня причальную веревку, а сам камень столкнешь в воду — так оно надежнее, раз уж приходится оставить тут все это отребье. Потом мы с тобой — и, возможно, Горлан, если я не передумаю, — двинемся через реку.

С этими словами Геншед схватил Кельдерека за плечо и заставил опуститься на колени перед Раду. Мальчик, все еще с веревочным кляпом во рту, выронил нож, всунутый ему в руку, и тот вонзился в землю, послав вверх крохотное облачко дыма от клочка тлеющего мха, нанизанного на острие. Геншед спокойно подобрал нож и, снова раскалив кончик лезвия в курильнице, опять вложил его в ладонь Раду, одновременно заламывая мальчику левую руку за спину. Потом выдернул кляп у него изо рта и швырнул в воду внизу.

— Бога ради! — истерически проорал Горлан. — Говорю же, Геншед, сейчас не время для таких развлечений! Вы что, не можете потерпеть до Терекенальта? Икетцы, чертовы икетцы вот-вот появятся! Прирежьте, на хрен, ублюдка, коли вам угодно, только пойдемте скорее!

— Убей его! — экстатически прошептал Геншед. — Ну же, Раду, давай! Я буду направлять твою руку, если хочешь, но ты это сделаешь во что бы то ни стало.

Словно зачарованный и напрочь лишенный воли, Раду уже поднял нож… но потом вдруг судорожным движением вывернулся из хватки Геншеда.

— Нет! — выкрикнул он. — Кельдерек!

Очнувшись от крика, Кельдерек медленно поднялся на ноги. Несколько мгновений он неподвижно смотрел на работорговца, приоткрыв рот и в защитном жесте выставив вперед руку с грязной бугристой коростой на поврежденном ногте, потом заговорил, но таким неуверенным тоном, будто обращался к кому-то другому: