IV

Теперь, разумеется, мы должны задать вопрос, есть ли, собственно, что-либо в этих обвинениях, не вызывающих у нас особого доверия. Любой человек, знакомый с историей антисемитизма и с историей преследований вообще, может склоняться к тому, чтобы отмести все эти обвинения или большинство из них как типичный продукт ненависти к определённой группе людей — то есть счесть, что обвинения имеют мало общего c фактами и очень много общего со злым умыслом. Но такое отношение не послужит нашим целям — а именно, провести на основе чётких свидетельств точную пограничную черту между ложью и правдой во всём, что приписывалось марранам и их жизни. Поэтому мы исследуем вышеупомянутые голословные утверждения не только в свете сходных прецедентов, но ещё и в свете социальных условий, при которых они возникли и были специально распространены. Для этого мы сначала коснёмся первого обвинения Петиции — «сделки» Альваро с марранами.

Мы видели, что Альваро в Петиции обрисован в основном так же, как он изображён аристократами в их различных «жалобах» на коннетабля. Эти два портрета настолько похожи, что можно прийти к выводу, что авторы Петиции читали соответствующие утверждения баронов, и в особенности Меморандум, адресованный аристократами Хуану II в феврале 1440 г. Этот документ послужил им источником и моделью для нападок на Альваро, хотя сделанные ими изменения весьма примечательны.

Мы показали, что преступления, которые аристократы из оппозиции вменяли Альваро в вину, были весьма преувеличены[1019]. Отсюда следует, что авторы Петиции, повторявшие эти инсинуации, раздули их ещё больше. Их это, однако, не тревожило. Они знали, что следуют по надёжному пути кампании, исхоженному оппозиционной знатью за последние двадцать пять лет, и что их резкие высказывания о первом министре были просто расширением знакомых обвинений. В таком качестве они не шокировали и были готовы к «принятию общественностью». Но авторы Петиции должны были открыть то, что через пять веков станет общеизвестным, — то, что «большая ложь» эффективнее, чем «малая ложь», если она произнесена смело и недвусмысленно и повторена достаточно часто. Соответственно, в своих нападках на Альваро де Луну они не мямлили и не экономили боеприпасов. Они отбросили самоограничения, свойственные обвинениям аристократов, и довели свои нападки до крайности. Результат был для них более или менее ожидаемым и желаемым. Теперь Альваро стал объектом массовой ненависти, его имя — запятнанным, а престиж его упал. Его облик, уже немало искажённый, теперь предстал в виде кривой карикатуры, с трудом напоминающей реальную личность, с её достоинствами и недостатками.

Всё это относится к обвинениям против Альваро, которые можно найти и у аристократов в их различных резюме, и в Петиции. Что касается обвинения, выдвинутого только в Петиции — то есть приписываемого Альваро продвижения конверсо для своих преступных целей, — это нуждается в отдельном рассмотрении. Разумеется, тот факт, что все обвинения против Альваро выглядят чрезвычайно преувеличенными, должен сам по себе вызвать серьёзнейшие сомнения в правдивости этого особенно странного утверждения, касающегося конверсо. На самом деле, мы склонны по аналогии отмести это как пищу для агитации. Но аналогия, которая может дать ключ к исследованию, не может служить заменой доказательству. Поэтому мы рассмотрим вопрос об отношении Альваро к конверсо безотносительно к оценке других обвинений против первого министра.

Согласно Петиции, Альваро назначил в свою администрацию конверсо, и все они являлись тайными евреями, и при этом они, в силу этого факта, ненавидели «старых христиан» и стремились уничтожить их. Посчитать, что Альваро сделал эти назначения, не зная об истинной натуре марранов и об их «ненависти» к «старым христианам», будет, мягко говоря, нелепым, потому что Альваро обязан был знать то, что, согласно Петиции, знал любой человек с улицы. Имея в своём распоряжении целый штаб агентов и осведомителей, коннетабль не испытывал затруднений в получении надёжной информации. Но если он знал, кем были конверсо, что они затевали, что они делали, тогда выходит, что это его намеренный выбор — передать администрацию в руки тайных евреев и, как следствие, позволить им преследовать, порабощать и изводить «старых христиан».

Но тогда встаёт неизбежный вопрос: а для чего ему это нужно? Авторы Петиции предлагают ответ, вытекающий из их главного довода. Согласно ему Альваро является тираном и, как большинство тиранов, жаждет власти и богатства. Для достижения этих целей он должен порабощать народ, и для этой цели он нанял конверсо — наилучший инструмент для выполнения этой задачи, — поскольку они тоже хотят притеснять испанский народ, хотя и, в основном, в своих целях.

Это якобы логичное объяснение на самом деле лишено логики. Только безумный тиран, пропитанный ненавистью к своему народу, или злой иностранный завоеватель, стремящийся уничтожить распростёртую перед ним побеждённую нацию, последует такому курсу. Однако Альваро никак не подпадает ни под одну из этих категорий, поэтому он не мог бы выбрать на государственные должности и уж наверняка не мог продолжать держать на этих постах людей, чья задача состояла не только в удовлетворении своей ненасытной жадности (плюс к его собственной), но также, и превыше всего, во внедрении их схемы для разорения и обескровливания народа насмерть. Как бы глуп и недалёк он ни был (а кто может сказать, что Альваро был глуп?!), он, безусловно, понял бы, что уничтожение руководимого им народа уничтожит не только источник его богатства, но ещё и основу его власти. И почему он должен позволить своим чиновникам столь явно действовать против его интересов?

Всё это кажется слишком очевидным, чтобы заниматься этим всерьёз. Но обвинения толедских мятежников по поводу «истинного» поведения конверсо и их планов в отношении испанского народа получили в то время такое широкое распространение и отозвались громким эхом в последние два столетия в столь многих исторических трудах, включая работы знаменитых авторов[1020], что мы испытываем необходимость исследовать этот вопрос со всех точек зрения. Соответственно, мы рассмотрим ещё один аргумент, который можно вкратце сформулировать следующим образом. Так как бюрократы иногда превышают свои полномочия сверх установленных границ, то чиновники-марраны, усевшись в кресла, могли следовать своим собственным планам, невзирая на желания первого министра. Но применим ли этот аргумент здесь? Конечно, чиновники иногда в своих действиях отступают от линии, предписанной им их начальниками, но обычно они это делают, не слишком далеко выходя за рамки, причём в гораздо меньшей степени в условиях диктатуры. В Кастилии Хуана II это якобы отклонение должно было принять крайние формы, так как утверждалось, что находящееся у власти правительство было диктатурой самого решительного и эффективного толка. Выходит, что если, как