— Не убийц, а доблестных воинов и честных сынов Великого Тайлара.

— Убийцы и мародёры твои сыны Тайлара. Тханеи, тсетси ний ранат.

Четверо бугаев угрожающе двинулись вперед, сжимая небольшие дубинки, окованные бронзой. Ветераны не дожидаясь команды, потянулись за ножами, но тут Арно жестом приказал им остановиться.

— Ты точно понял от кого мы пришли и кому ты сейчас войну объявляешь, псина драная?

— А я никому ничего и не объявлю. Так, проучить маленько хочу и взашей из моей лавки выставить. — Процедил сквозь зубы старик. Его подсвеченное масляной лампой искаженное ненавистью лицо казалось театральной маской.

— А вот это вряд ли, сэфт. Парни, а ну режь собак!

Рука Арно только дернулась к кинжалу на поясе, как все четверо ветеранов бросились в атаку. Скофа выбрал того бугая, что был справа. Хотя его единственным оружием и был нож с лезвием не длиннее ладони, он перехватил его словно короткий меч. Шагнув вперед и поднырнув под замах, ветеран, сделав вид, что пытается устроить подсечку, попытался вогнать лезвие в живот своего врага, но тот, на удивление легко разгадал этот маневр. Увернувшись, он зарядил кулаком в бок ветерана. Скофа качнулся в сторону и костяшки лишь слегка черканули по его ребрам. Однако ветеран притворно согнулся и захрипел, словно ему только что сломали пару костей. Бугай тут же попытался ударить его по голове дубинкой, но Скофа резко дернулся в сторону, выпрямился, и вонзил свой крохотный нож прямо под челюсть противника. Сефт издал короткий булькающий звук и завалился назад.

Ветеран огляделся. Ещё двое охранников уже лежали на полу, а последний вяло отбивался от совместных атак Арно и Тэхо, пока брошенный Киротом нож не вонзился в его левую глазницу.

— Ах… сука, ах-х! — выкрикнул Арно, на лицо которого брызнула струйка крови. — Гарпии драные, прямо в глаз попал. Охереть. Так, похер, все целы? Да? Вот и славно. Так, а старик то где? Где долбанный ростовщик?

Столик, за которым ещё пару мгновений назад сидел Мактар Калок, был пуст.

— Туда, — указал на дверь, из которой вышли охранники Тэхо. — Других путей не видно.

Впятером они бросились в другой конец зала. Арно схватился за массивную бронзовую ручку и дернул, что было сил, но дверь не поддалась.

— Вот сука. Высаживайте её быстрее!

Ветераны, схватив столик с четырех сторон, с разбегу ударили дверь. Она затрещала и дрогнула от удара, но не поддалась.

— Ещё! Хер он от меня уйдет после всего этого!

Второй удар не принес ощутимого результата. Как и третий. Но на четвертом, что-то громко хрустнуло, а после пятого дверь с треском вывернулась назад, повиснув на одной изогнутой петле. Они вбежали в узкий коридор, который вывел их в большую комнату, целиком уставленную сундуками и полками, на которых вперемешку со свитками и табличками лежали отрезы ткани, всевозможное оружие, украшения, посуда и даже статуэтки богов.

Старика тут не оказалось, зато дверей было сразу две.

— Эй, здоровяк и калека, налево, а вы двое за мной, — крикнул Арно, устремившись к правой двери.

Скофа и Мицан переглянулись.

— Ну что, гарцуй вперед, Бычок, а я следом, как калека поковыляю.

— Нет, зря мы тогда тебя как покойника не закопали.

— Ну, теперь то я уж точно в могилку сам не лягу. Так что изволь терпеть.

Скофа сплюнул и с ноги открыл дверь. Они оказались в темном тесном коридоре ещё с тремя дверями. Мертвец бросился к дальней, а Скофа вломился в ближнюю. За ней оказалась маленькая комнатка, посередине которой возвышался алтарь, изображавший полную рогатую женщину. У его подножья лежал венок из сухих цветов и четыре тряпичные куклы. Ветеран подошёл и поднял одну из них. Выполнена она была весьма искусно и напоминала маленькую девочку. Впрочем, ребенок вряд ли хоть раз с ней играл — слишком уж чистой и целой она выглядела. Ему сразу вспомнились слова ростовщика про похороны жены и четырёх дочек.

От Керы и вправду мало что осталось после второго усмирения. Некогда огромный цветущий город, после всего что с ним случилось, больше походил на рыбацкую деревню, зажатую между обветренными руинами дворцов и храмов, что возвышались словно памятники великому прошлому.

Тому самому прошлому, в котором город жил сам по себе, ведя торговлю и политику лишь на своих условиях.

Хотя Кера и входила в Союз Арлингов, назвать этот город арлингским можно было лишь отчасти. Кроме арлингов, его населяли мефетрийцы, сэфты, джасуры, каришмяне, фагаряне, чогисы и выходцы из Восточного Фальтасарга. Даже варвары с севера и те были не чужды его улиц. Пëстрое и причудливое лоскутное полотнище общин, научившихся как-то жить бок о бок, без попыток по любому случаю пустить соседям красного петуха. Да и после завоевания Киротом Малым, тайларов там почти не было. Разве что, в гарнизоне да в сановничьих конторах. Наверное, поэтому дурные идеи Мицана Рувелии и пустили в этом городе столь крепкие и глубокие корни, что именно его жители и попытались взять реванш за разгром мятежа. «Там где всё началось, там всё возродится!» кричали новые бунтовщики, убивая едва вернувшихся тайларских сановников, военных и купцов.

Да, люди этого города были разных кровей, говорили на разных языках и молились разным богам, но в тот роковой год ненависть спаяла их воедино. И в этой ненависти они вновь подняли знамена разбитого мятежа.

Вот только Тайлар, едва-едва оправившийся после прошлой бойни, совсем не желал, чтобы новый пожар измены пошел гулять по его землям.

Когда кровавое безумие овладело Керой, армии сразу заперли эту болезнь в стенах проклятого города, и сокрушили её вместе со стенами, домами, дворцами и храмами. И кто знает, как бы всё обернулось, если бы тогда они поступили иначе.

Сам Скофа, хоть и прошел всю осаду, в уличных боях не участвовал и не видел, как погибал город. Его, как и весь молодняк тагмы, оставили охранять лагерь возле остатков городских ворот и стен. И потому он лишь слышал бой, да видел далекие пожары. А потом пришел запах. Даже не запах, а густая вонь разлагающихся тел, которая медленно напитывала воздух. И вместе с ней появились мухи. Плотные тучи насекомых, поднимавшихся над руинами города.

Мухи и вонь. Вот и всё, что видел и чувствовал он тогда.

Уже потом Скофе рассказали, как мятежники отступили, прижимаясь к морю и сражаясь за каждый дом и каждую площадь. Как держали осаду в бывшем дворце наместника, как бились в руинах гарнизонной крепости и как последние из бунтарей укрылись храме Аратата — каришмянского светлого бога, столь чтимого местной общиной, что они воздвигли его святилище прямо на врезающейся в море скале. Три дня они сдерживали там натиск войск, а потом неожиданно сами открыли ворота и бросились в последнюю безумную атаку, в которой и полегло всё наследие Великого мятежника.

Но все это были рассказы. Слова других людей. А в его памяти последние дни Керы навеки связались лишь с тучами мух, да сладко-тошнотворным запахом гниющей плоти.